Кухня в Камдене
Недвижимость очень привлекает всяческую движимость. Был бы дом, а гости найдутся. Русских в Лондоне было мало, мы их не делили на чистых и нечистых, принимали всех. Судьбы у посетителей были разные, но слушать их было одинаково интересно — эти люди были талантливы в своем отъезде.
Объявилась Света Плотникова, недолго певшая в «Добрых Молодцах». Она обзавелась замысловатой шведской фамилией и в Англию приехала уже как скандинавская девушка. Вскоре я заказал студию на Майда-вейл, где Света записала знаменитую заставку, прозванную в народе «поющие бабки»: «Сева, Сева Новгородцев, город Лондон, Би-бе-си!»
Сергей Р. ворвался к нам как вихрь. Рассказывал, что был раньше таежным охотником, мог по целине пройти 50 километров. Им двигала ненасытная, страстная любовь к музыке. Он каждый день ходил в клубы, где выступали бесчисленные британские команды, и очень сокрушался, что такое богатство исчезает бесследно. «Это же надо писать, писать!» — говорил он сквозь сжатые зубы.
Я понимал энтузиазм Сергея, но разделить его не мог, объяснял, мол — работа, долги, технические переводы, нет ни времени, ни сил. «Какие силы? — возмущался Сергей, — Ты в таком районе живешь — кругом сплошные клубы. Смотри, рядом с тобой Dingwalls, там, кстати, музыкой заправляет бывший тур-менеджер Хендрикса, Говард Паркер, отличный мужик! Дальше, рядом — Roundhouse, бывшее паровозное депо. Там в 1966 году играли Soft Mаchine и Pink Floyd, а в 68-м был единственный в Англии концерт The Doors, там играли Rolling Stones, Jeff Beck, David Bowie, Jimmy Hendrix, Led Zeppelin, Jefferson Airplane. Недавно слушал там The Clash, хотел даже записать, да не получилось. Потом, смотри — у тебя прямо за углом через дорогу знаменитый клуб Music Machine; там, правда, одни панки играют».
На Music Machine я обращал внимание не раз. Элегантное белокаменное здание в стиле итальянского Ренессанса с полуколоннами на фронтоне и большим куполом, покрытым позеленевшим от времени медным листом, было построено явно не для выступления британской шпаны с булавками в носу.
Снизу, почти на треть, фасад был вымазан толстым слоем разляпистой черной краски: цвет гигиенический, грязи не видно. Всем своим униженным видом дом как будто пытался рассказать о своей блестящей молодости, об ушедшем искусстве и красоте, напоминая мне бывшую благородную даму, которая в обветшавшей одежде теперь продает на рынке семейные реликвии.
В Ленинграде-Петербурге, где я родился и учился, такой попранной архитектуры было много. Например, Храм Спаса-на-Крови, воздвигнутый на месте убийства царя Александра II, при советской власти превратили в овощехранилище, за что он получил в народе прозвище «Храм Спаса-на-картошке». В парадных подъездах бывших особняков из-под социалистической мерзости выглядывали дореволюционные розочки и херувимы.
Здесь, в Лондоне, революции не было, но послевоенная социалистическая Британия стала жить по заветам революционной песни «отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Архитектурное надругательство в виде молодежного клуба было перед глазами. Судьба «музыкальной машины» не давала мне покоя, зудела в душе. В подвале центрального блока Би-би-си, сразу за кантиной, располагалась Research Library, в переводе по словарю — «научная библиотека». В библиотеку ежедневно поступали все газеты, сотрудники читали и вырезали из них ножницами статьи с информацией. Эти вырезки складывали в легкие картонные папочки, заносили описание в картотеку и запирали в железные шкафы с ящиками.
В докомпьютерную эпоху библиотека служила подспорьем для журналистов Всемирной службы. Тут можно было получить материал на любую тему — достаточно было назвать свое имя, название службы и личный номер. Сюда я и забрел однажды в конце дня и запросил папку на Camden Music Machine. Папочка оказалась тоненькой, в ней была всего одна статья.
Я с любопытством разглядывал фотографии: Рождество 1900 года, торжественное открытие Camden Theatre на 2434 места, проектировал его известный театральный архитектор У. Спрэгг, после поздравительной речи ленточку разрезала знаменитая актриса Эллен Терри. Красное дерево, мрамор лестниц, бархатный плюш кресел, волшебство сцены.
Выбор у почтеннейшей публики был тогда невелик: не было еще ни радио, ни телевидения, в театр ходили все — а те, кто не ходил, сидели в ближайшей пивной или помешивали угли в камине у себя дома.
Через несколько лет театралов стало меньше. Вкусы изменились. В декабре 1909 года вместо пьес стали давать варьете, концертную эстраду, а театр переименовали в Camden Hippodrome Theatre. В эстрадные программы стали включать кусочки синематографа. Например, локомотив, мчащийся на всех парах прямо на зрителя. Дамы красиво падали в обморок.