Эта музыкальная машина время от времени давала сбой, и все останавливались. Разбирать или обсуждать, с какого такта повторять, никому в голову не приходило, Сирил кричал: «From the top!» («сверху», то есть сначала), и карусель вновь шла по кругу.
Растаманы знали, что я работаю на радио, но держались на расстоянии, с расспросами не лезли. Потом как-то разговорились, я сказал, что был музыкантом, играл на саксофоне.
— А сейчас он есть?
— Есть.
— Можешь принести?
— Могу.
На следующую репетицию я принес свой боевой «Сельмер», проехавший у меня на коленях пол Советского Союза. Растаманы смотрели зачарованно. Я расстегнул черный кожаный футляр, сшитый из сапожного хрома обувным мастером во Владимире еще на гастролях с оркестром Вайнштейна (у меня тогда украли футляр из гримерки), приладил трость, и мы устроили небольшой джем-сешн. «Man! — сказал по окончанию впечатлительный Джеймс Наган. — You can blow!» Так я влился в репетиции, а потом и в концерты.
В британских университетах и колледжах есть свои студенческие советы. Они представляют интересы студентов, помогают консультациями, организуют дебаты, устраивают спортивные соревнования и вечера отдыха. У советов есть свой бюджет, и они приглашают кого хотят — обычно группы, которые уже как-то себя показали. «Икарус» заметили, у нас начались выступления по институтам.
Тут я уже влился в команду как музыкант, стал ходить на каждую репетицию, а когда ко мне привыкли, стал понемногу вносить свои предложения.
В какой-то христианской публикации я увидел стихотворение малоизвестного, но не забытого поэта Уолтера Уинтла. Он принадлежал к американской унитарианской церкви, прихожане которой верят в силу позитивной мысли человека как божественного духовного существа. Стихотворение Уинтла было напечатано в 1905 году в церковном журнале. С тех пор его перепечатывали много раз и в разных местах, так что сегодня никто не знает, каким был оригинал.
Строки Уолтера Уинтла дышат верой в позитивную мысль, показывая, что сознание первично, а материя вторична.
Много лет спустя принцип первичности мысли, но уже без Бога, которого отредактировали за ненадобностью, был использован в НЛП, нейролингвистическом программировании, где его применяют как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Другими словами, не ободряют, а опускают. Лишают уверенности в себе, вносят в душу безнадежное отчаяние. Говорят, что российские силовики этим искусством владеют в совершенстве.
Об опасности безнадежного отчаяния и предупреждали строки Уолтера Уинтла: «Если ты считаешь себя побежденным — ты побежден, если думаешь, что проиграешь, — ты проиграл. Успех рождается в уверенности и воле, он — состояние души».
Это «состояние души», в оригинале State of Mind, стало названием песни, которую я принес на репетицию «Икаруса». К материалу от посторонних ребята относились настороженно, но вокалисту и автору песен Сирилу понравились первые строки:
If you think you are beaten, you are.
If you think you dare not, you don't.
Постепенно песня вошла в репертуар (в ней я играл соло на саксофоне), потом ее включили в альбом, который так и назвали — State of Mind.
Не то что она была лучшей на нашем альбоме. С точки зрения чистоты жанра реггей произведение это довольно галантерейное, украшенное кружевами и лентами от белого автора. Нет в нем глубинной карибской правды и чернокожего первородства.
Зато в других песнях этого первородства было сколько угодно. Мне, например, нравилась «A na me culture dat», что в примерном переводе с англо-креольского значит «Это не моя культура». «Не хочу ходить в твой колледж, — поется в ней, — не хочу учить твой ноледж».
Общаясь с «икарушками», я понял, что креольское наречие жители Карибских островов создавали для своего удобства. Для своих губ, языка, щек. Wah go? — говорят они друг другу при встрече. — Wah say? (это по-русски — «как ты ваще?»). А как удобно отскакивает от зубов: Whadayou? («Ты чё?»), You madowah? («Ты что, спятил?») или торжествующе-распевное Bababooey! («Ну, дурачок!»).
В оркестровке State of Mind мне нужен был инструмент, который мог бы сыграть мелодию. Я вспомнил своего старинного приятеля Юру Степанова, который в начале 1980-х поселился в Лондоне.
Юру я знал давно, мы с ним играли еще в 1975 году, перед моим отъездом, в составе питерских «Мифов» в славном городе Пушкине, на танцах в «Белом зале». Мы по-дружески называли его «грузин Степанов», поскольку под русской фамилией Юры крылось благородное происхождение из знаменитой балетной семьи Брегвадзе. Он родился в 1951 году в Ленинграде в семье Бориса Яковлевича Брегвадзе, оперного режиссера и театрального педагога. Окончил музыкальную школу им. Римского-Корсакова и дирижерско-хоровое отделение Ленинградского института культуры. После института его призвали в армию. Служил по специальности — руководил армейским хором в клубе погранвойск.