Другой отдел назывался Features. На профессиональном жаргоне feature — это большая газетная или журнальная статья, посвященная какой-то теме. В нашем случае это были тематические радиопередачи или, как мы их называли, «фичурá».
Я слышал краем уха, что на «фичурах» объявили вакантную должность редактора, но внимания на это не обратил. Все мы помнили, чем кончился предыдущий отбор. Было это года за три до того, еще в эпоху стенгазеты «Самодур». Тогда впервые решили провести открытый конкурс на пост в «текучих аферах». До тех пор начальников просто откуда-то присылали, а тут — такая демократия. Подало человек десять, среди них много достойных — например, Диран Мегреблян с дипломами американского колледжа и французской Сорбонны; Коля Кожевников, русский былинный красавец, семья которого в гражданскую войну бежала в Харбин, а оттуда перебралась в Австралию (где он получил образование); были там маститые диссиденты, люди с опытом, авторитетом, жизненной позицией.
В самом конце списка, так это, в виде примечания, записался туда и Сеня К., славный малый, но кандидатура — никакая. Работал учителем английского языка где-то в провинции, на Службе прославился свой передачей о любовной переписке Наполеона, страстные письма которого он зачитывал голосом задыхающегося бурундучка из мультфильма. Выдающаяся пошлость. Если делать ставки на тотализаторе, то больше, чем 1 к 100 он никак не тянул. Ставок, понятно, никто не делал, а зря. Первым к финишу пришла именно эта темная лошадка. Помню всеобщий шок, прокатившийся по Русской службе, полное непонимание извращенной логики английского начальственного «худсовета».
Нового назначенца тут же отправили в Израиль набирать кадры. «Можно быть уверенным, — написал я в «Самодуре», — что в этом наборе не будет людей ростом больше винтовки Мосина с примкнутым штыком». Для справки — это 168 сантиметров, рост, стандартный для рекрутов русской армии конца XIX века, и рост нашего нового назначенца.
Забегая вперед, отмечу, что это начальственное место стало лет на двадцать с лишним тихой зубной болью для всей Службы и, как мне кажется, испортило жизнь самому Сене (он потом взял имя Саймон).
Осенью 1982 года я шел по коридору, меня окликнул Барри Холланд, как бы между прочим поинтересовался — подал ли я на редактора в «фичурах», где был объявлен конкурс.
— Нет, — ответил я легкомысленно.
— М-м, — сказал Барри, — мне кажется, стоило бы подумать.
Беседа шла по-английски, на полутонах, намек был прозрачный, окутанный кружевами сослагательных наклонений.
Барри был прав, подумать стоило. Я по-прежнему работал на временном контракте, уже втором по счету. Редакторская должность автоматически открывала дорогу в штат и пенсионный фонд.
Наполеоновских амбиций у меня нет, вообще начальствовать, командовать и возвышаться не люблю. Из-за этого даже в шахматы не играю — вдруг выиграешь, станет неловко. «Так ты еще ничего не выиграл, — сказал я себе, — даже заявления не подал. Вообще, как ты можешь решать свое будущее? Непонятная сила привела тебя сюда, устроила все чудесным образом. Не мы создаем свои обстоятельства, так называемые “везет” или “не везет”, это только кажется, что жизнь полна неожиданных совпадений. На самом деле, если разложить и подумать, то видна огромная работа. Цени и уважай». Понятно, что разговор с собой шел без слов, тихим течением мысли, какое, скажем, бывает во сне. Это — непременное условие, ибо рука Судьбы болтовни не любит. Она дает осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом, которую надо чувствовать молча.
Комиссия, которая рассматривала кандидатуры, называлась board, и обсуждения там шли на английском. Наш брат программный ассистент, по эфирной привычке, все термины тащил в русский. Так в лексиконе появились слова «кантина», «эсэм» (SM, studio manager), выражение «в бибисях на премисях» (BBC premises, помещения Би-би-си), «диспатч», «скрипт», «рота», «селф-оп» (self-operated studio), «флафф» (fluff, ошибка или оговорка у микрофона), «континьюити». «Услышав стопроцентный флафф, — написал Фима Майданик над своим столом, — подумай: "Может, я не прав?”».
Термин «континьюити», перекочевав в наш рабочий жаргон, оставался неизменяемым во всех падежах, зато все остальные мы лихо склоняли: «в роте, со скриптом, без диспатча», а английское выражение hopeless case переводили строго грамматически — «безнадежный падеж». Слово «борд» само напрашивалось склоняться. Иду на борд, был на борде, после борда.
И вот этот момент настал и для меня. Вдоль стола сидели серьезные джентльмены, добывшие свой пост и должность на таких же «бордах» в прошлом и теперь состязавшиеся друг с другом в задавании каверзных вопросов. Например, меня спросили — что вы будете предпринимать, если сотрудник не справился с заданием, которые вы ему поручили? К этому моменту я уже несколько месяцев в личной жизни говорил исключительно по-английски, в основном на актерско-театральные темы, поэтому к ответу был готов. «Поручать задания, — ответил я, — все равно что распределять роли. Для роли надо найти подходящего актера, а для задания — подходящего сотрудника. Это то, что в театре или кино называют “кастинг”». Участники «борда» одобрительно покрутили головами. Да-да, кастинг, конечно, именно это мы и делаем.