РЫБА НА СОЛНЦЕ
Глава I: Крючок и леска.
Когда его родили, он забился, как рыба, вытащенная ржавым крючком и упрямой безжалостной леской из воды на сушу. Ему было так страшно, что он даже не чувствовал боли. Он раскрыл рот и закричал, чтобы выпустить из себя весь этот переполнявший его ужас, так как иначе он бы просто взорвался в руках у акушера, забрызгав всех вокруг розовыми и алыми ошмётками стопроцентной красоты и совершенства. Это была бы идеально прожитая жизнь, без всяких "но" и "если бы". Но этого не случилось. Он остался здесь, и через некоторое время, утомлённый собственными судорогами, болью и криком, провалился в свой самый первый сон в жизни. Ему снились ржавый крючок и леска.
* * *
Лето накрыло Москву большим нестиранным шерстяным одеялом жары, которое, похоже, всю зиму провалялось где-то в старом затхлом сарае или было вытащено из койки, паралитика, страдающего злым хроническим энурезом. Со стороны Москвы-реки доносились разнообразные миазмы тлена и разложения. Пыль и копоть от сбившихся в километровые пробки машин садилась на осатанелые лица измотанных прохожих. Люди с завистью поглядывали на бродячих собак, растянувшихся в тени каштана - им хотелось бы также лежать на траве газона под деревом, высунув язык и лениво обмахивая себя хвостом, отгоняя редких мух. Но в отличие от собак, чьи мохнатые головы занимали только сиюминутные потребности, людей выгоняли на улицы гораздо более сложные и запутанные мотивы. И вряд ли люди смогли бы объяснить собакам, что толкало их нестись сегодня куда-то сквозь жар и грохот многомиллионного города, даже если бы они и умели разговаривать по-собачьи.
Сэм тоже бы не отказался провести этот день, расслабившись у прохладного пруда, или на худой конец, просто оставшись дома, но этого он себе не мог позволить.
У него были вполне веские причины, чтобы быстрым шагом проследовать по заплёванному перрону Белорусского вокзала и втиснуться в набитый битком вагон подмосковной электрички.
"Дааа... жесткач какой...", - Сэма мысленно передёрнуло от отвращения. Скользкие от пота люди вжимались в чужие подмышки и спины. Душные волны перегара и просто неприятного запаха изо ртов сограждан, не увлекающихся здоровым образом жизни, заставляли Сэма ещё выше тянуться на цыпочках, приподнимая голову над поверхностью этого людского киселя, мерно плещущегося в ржавой, выкрашенной в зелёный цвет жестяной банке. Изредка эти его усилия награждались волной свежего воздуха из открытого окна электрички, и раздражение немного отпускало и откатывалось на второй план, сменяясь обречённостью и ожиданием.
Основной дискомфорт исходил от толстой пожилой дачницы, которая обтекла мускулистый торс Сэма всеми своими дряблыми телесами, и, без стеснения пользуясь ситуацией, недвусмысленно тёрлась массивной грудью в районе живота молодого человека, упершись в его подбородок своей макушкой с редкими, блестящими от пота, крашеными волосами ядовитого морковного цвета.
В похожую ситуацию попала симпатичная студентка в коротком розовом топе, стоявшая недалеко от Сэма. Она была зажата между двумя тучными пенсионерами, громко выражавшими своё недовольство машинистом электрички, правительством и порядками в стране. Судя по неестественно красным с синеватым отливом лицам и выпученным глазам, "кактусы смерти" уже успели неплохо принять на грудь горячительного. Довольные наличием большой аудитории они хрипло бросали в густой жаркий воздух свои, пересыпанные матами, возгласы возмущения, словно два петуха посреди стаи сонных кур.
Сэм мысленно пожелал себе терпения и приготовился было ещё к получасу тряски в набитой "колбасе", но машинист объявил о приближающейся станции, и студентка в розовом вдруг стала протискиваться к выходу. Молодой человек с облегчением выдохнул и, отодвинув в сторону размякшую дачницу, двинулся к тамбуру.
Скрипя всеми деталями, мотающими уже третий срок эксплуатации за преступление быть сделанными в России, поезд несколько раз содрогнулся и с неприятным скрежетом остановился перед платформой с ржавой табличкой с надписью "Перваково". "Внимание пассаж-уэмляуэ-стан-ххр-ваково", пролязгал металлический голос машиниста, с нескрываемой ненавистью ко всему живому.
Ещё секунда и Сэма выплеснуло из вагона потоком разогретых тел. Он покорно передвигался вместе с течением, стараясь не терять из виду розовый топик незнакомки, который то и дело мелькал в водоворотах этой людской реки метров в ста впереди от него. Небольшая, но увесистая сумка-планшет из парусины на лямке с надписью "Free Your Mind" сбивалась вперёд и мешала ходьбе, и Сэм то и дело откидывал её назад за спину.