"Семечки, покупаем семечки!" - гаркнула прямо в ухо Сэма румяная бабка. Он неприязненно оглянулся в её сторону и поспешил вперёд, как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как обладательница розового топика и копны каштановых волос повернула за угол вокзала.
Быстро спустившись по лестнице платформы, он завернул за угол старенького здания и обнаружил, что незнакомка уже успела пересечь небольшую площадь перед вокзалом. Отделившись от основной массы пассажиров, быстрыми шагами она углублялась по тропинке лесопарка, за которым виднелись серые прямоугольники новостроек.
"Это должно произойти сейчас", мысль появилась откуда-то из глубины сознания Сэма, и как будто бы была даже не его мыслью, но спорить с этим мысленным приказом он не мог. Словно робот, подчинённый одной программе, он быстрыми шагами последовал по тропинке, сокращая расстояние между собой и студенткой.
Девушка явно думала о чём-то своём и целеустремлённо двигалась вперёд, не замечая нагонявшего её Сэма. "Извините!" - Сэм поравнялся с незнакомкой и, повернув в её сторону голову, растянул губы в неискренней улыбке. Девушка повернулась и остановилась, удивленно глядя на него. "Вы там обронили вот в вагоне...", - он открыл сумку-планшет и начал копаться в ней, поглядывая на девушку исподлобья. "Я, кажется, ничего не теряла", - на симпатичном лице девушки проступило недоверие. Одним неуловимым движением Сэм достал из сумки острый нож с широким лезвием и резко ударил им девушку под левую грудь. Глаза девушки широко распахнулись, вспыхнув яркими синими вспышками на побледневшем в секунду лице.
Сэм резким движением выдернул нож, и чёрное пятно начало быстро расплываться на розовой ткани, девушка судорожным движением схватилась за грудь, прикрывая рану, её глаза потускнели, она медленно попятилась, сделала пару неуверенных шагов назад и, потеряв равновесие, упала навзничь в густые заросли, обрамлявшие тропинку по обеим сторонам. Волна зелёных веток расступилась и, приняв тело девушки, сомкнулась вновь. Сэм несколько секунд стоял неподвижно, впившись глазами в кусты. Потом резко посмотрел по сторонам, вытащил из кармана платок, обтёр им рукоятку ножа и, отбросив его в заросли на противоположной стороне тропинки, быстро зашагал по направлению к станции.
В пыли опустевшей платформы прыгали воробьи, освещённые первыми лучами розового заката. "Семечки, молодой человек, семечки!" - закудахтала бабка в сторону проходящего мимо Сэма. "Семечки?" - Сэм остановился и несколько секунд тупо смотрел на торговку. "Нет, не надо семечек".
* * *
Громкие звуки архаичного джаза разносились под высокими сводами комнаты "сталинки", залитой ярким светом множества ламп большой старинной люстры. Тяжёлые пыльные шторы тёмно-бордового цвета плотно закрывали оконные проемы, не пропуская ни света, ни звука. Пульсирующий африканский ритм оркестра спорил с почти атональной мелодией трубы, то спускавшейся на самые низкие ноты, напоминая бубнение сумасшедшего, то истерично взрывающейся резким пассажем в самом высоком регистре. Музыка металась по комнате, словно пытаясь найти выход, натыкалась на массивные дубовые шкафы с книгами, билась о толстые ковры на стенах и массивные облезлые кожаные диваны по углам и бессильно рассыпалась на отдельные ноты, отскакивая от стен с выцветшими обоями отвратительного бледно-жёлтого цвета.
Пол комнаты был устлан старыми пожелтевшими газетами, тут и там забрызганными алыми пятнами. На полированной поверхности стола из мореного дуба стояла ополовиненная бутылка с янтарной жидкостью и ярко жёлтой этикеткой с надписью "J&B" и пепельница, заваленная смятыми окурками, один из которых продолжал дымиться.
Безжизненность интерьера комнаты подчёркивала яркая картина на мольберте, переливающаяся свежими красками. Мужчина лет двадцати семи одетый только в одни плавки стоял перед мольбертом и сосредоточенно вырисовывал какую-то мелкую деталь на холсте размером метр на метр.
Сэм работал уже несколько часов без остановки, тёмные пряди волос прилипли к потному лбу, глаза блестели лихорадочным блеском. Громкий джаз и виски немного помогали ему заглушить Голос, звучащий в его голове. Он ставил что-нибудь из раннего Колтрейна или Дэвиса, и приступал к работе.
Злая гнетущая энергия переполняла Сэма, в этот момент он не принадлежал себе, Голос в его голове был требователен и настойчив и не утихал, пока первый мазок краски не ложился на холст. После этого в мире не осталось ничего, только окно в другой мир, которое мазок за мазком проступало сквозь пустой бездушный холст. Голос не мог ждать, окно должно быть открыто. Это заставляло Сэма работать без перерывов и отдыха.