Андрей Ильин
Настоящий полковник
(Полковник — 2)
Часть I
Глава 1
Вначале было тихо.
Затем послышался звук — негромкий, еле слышный, то и дело заглушаемый лесными шорохами и криками Спустя некоторое время звук окреп, превратившись в ровный, нарастающий, исходящий со всех сторон гул. Словно где-то далеко зазвучали и приблизились тысячи играющих разные мелодии оркестров.
Звук надвигался, нарастал, вдавливая барабанные перепонки в уши, а людей в землю. Звук напоминал рев труб, извещающих о Страшном суде. Но это были не трубы Страшного суда. Это был рев десятков работающих авиационных турбин.
Хотя все-таки это был суд.
Из-за ближайшего леса, рубя и расшвыривая винтами ночь, выскочили вертолеты. Много вертолетов. Очень много вертолетов. Может быть, даже целый полк. Может быть, два полка.
Вертолеты неслись, приседая над самой землей; словно стая гончих псов, загоняющая зайца. Они шли так низко, что срубали нисходящими воздушными потоками вершины деревьев.
Вертолеты наткнулись на вырубленную в лесном массиве площадку, на стоящих на ней людей и замерли, зависли борт к борту в железном ревущем кольце. Полсотни прожекторов разом резанули темноту, уперлись в землю, в стоящие внизу фигуры. Люди зажмурились, закрыли глаза руками.
— Бросай оружие! — приказал тысячекратно усиленный голос. — Или я прикажу открыть огонь!
— Хрен вам оружие! — зло ответил один из ослепленных, вдавленных ветром в землю бойцов. — Не возьмете!
И, не открывая глаз, вскинул вверх автомат с подствольным гранатометом. Он стрелял наугад. Но он не мог промахнуться, потому что промахнуться было невозможно — вертолеты заслонили своими черными силуэтами все небо. Вертолеты сами стали небом. И потому, стреляя в белый свет как в копеечку, стрелок все равно неизбежно попадал в цель.
«Не стреляй! — попытался закричать полковник Зубанов. — Не надо…»
Но крикнуть не смог. И даже рот открыть не смог. Потому что не успел.
Граната ахнула вверх и влепилась в борт одной из машин. И взорвалась невидимой в ослепительном сиянии сотен прожекторов вспышкой.
— Теперь все! — сказал стрелок.
Теперь действительно было все. Теперь должен был последовать единственный возможный в подобных обстоятельствах ответ. Ответ на поражение!
— Ну и черт с вами, — сказал громоподобный, звучащий с неба голос. — Вы сами этого хотели!
И с последним словом произнесенной им фразы от вертолетов к людям потянулись пунктирные линии крупнокалиберных пулеметных трассеров. Сотни тысяч пуль нашли и ударили в не защищенные броней тела.
В том числе ударили в грудь и голову полковника Зубанова, раздирая и расшвыривая по сторонам его плоть. Тупые чушки крупнокалиберных пуль терзали тело, но больно не было…
Полковник проснулся.
В ушах продолжали реветь турбины вертолетов, но глаза уже различали стены, видели потолок, люстру, задернутые шторами окна. За окнами кто-то прогревал движок автомобиля.
— Сволочь, — досадливо выругался полковник и встал с дивана.
Каждый раз, когда неизвестный ему водитель прогревал мотор, полковник видел один и тот же сон. Сон с вертолетами, прожекторами и пулями, расстреливающими его тело. Каждый раз…
Полковник нашарил в кармане висящего на спинке стула пиджака сигареты, спички и подошел к окну. На улице было еще темно.
Он зажег сигарету и, глядя на отсвечивающий в стекле огонек, и мимо, и сквозь него на улицу, стал курить. Без удовольствия, вяло думая о вчерашнем дне, сегодняшнем дне, ближайшей неделе и предстоящем месяце… Короче, думая о чем угодно, кроме прошлого.
Когда сигарета догорела, он прикурил от нее новую…
Он стоял так до полного света, множа окурки в пепельнице.
В семь часов на кухню вошла женщина. Но не жена. Это женщина не была жена, хотя он жил у нее, спал с нею и кормился приготовленными ею обедами. Но, хотя он жил с нею уже почти год, она была ему никто. Была совершенно чужая.
Женщина, позевывая и зябко кутаясь в халат, подошла к газовой плите.
— Опять полуночничаешь? — спросила она.
— Угу, — невнятно буркнул Зубанов.
— Кофе будешь?
— Угу…
— Что угу?
— Буду.
Женщина поставила на огонь кофейник и, все так же позевывая и кутаясь, вышла из кухни.
Через полтора часа Зубанову надо было отправляться на работу. Хотя какая это к бесу работа! Насмешка одна. Вот уж не думал полковник Зубанов, что закончит свою карьеру начальником охраны. Фактически сторожем! Думал хотя бы генералом и начальником управления. Чему были все предпосылки. Так нет, вмешалась судьба в виде затонувшей не в его ведомстве десантной шлюпки. И «главного опера» шестого отдела ГРУ генерала Федорова. С которых все началось и все покатилось. Под гору покатилось…
— Ты если есть будешь — садись, — предложила непонятно кем ему приходящаяся женщина. Его, выражаясь казенным языком, сожительница.
Полковник в отставке Зубанов сел за стол и стал пить кофе, мазать маслом разрезанную пополам булочку, смотреть на чужую ему, о чем-то оживленно болтающую с ним женщину и привычно думать — ну что же поделать, если все так обернулось? Что ни нормальной работы, ни любимого дела, ни семьи у него не осталось. Вернее, остались там, в прошлой жизни и в далекой Москве. А здесь вот эта кухня и эта женщина. Впрочем, не такая уж плохая женщина. Только чужая женщина…
— Я пошла. Не опоздай на работу и не забудь убрать все в холодильник, — сказала его нынешняя сожительница, поцеловала в висок и ушла.
Зубанов допил кофе, убрал в холодильник масло и, вытащив мобильный телефон, набрал номер.
— Я слушаю, — ответил заспанный голос.
— Не я слушаю, а дежурный слушает, — поправил Зубанов.
— Дежурный слушает!
— Машину мне выслали?
— Выслали… Вернее, уже высылаем.
Бардак. Как их ни учи, как ни натаскивай — один черт — бардак. Нормальный гражданский бардак.
Полковник прошел в спальню, надел брюки, рубаху и заплечную кобуру. Привычно проверил, сунул в кобуру оформленный газовым «Макаров», в карман — удостоверение к нему и спустился вниз на крыльцо.
Время было без пяти секунд полдевятого.
Машины не было. Опять не было!
Тут хоть разбейся! Если не приучили людей к порядку, то уже не исправишь. Только если могилой. Или армией. В армии их бы подтянули в один момент. Навесили бы за каждую секунду по наряду — враз бы образумились…
Со стороны улицы во двор зарулила служебная «Ауди». Подкатила к крыльцу, осадила на тормозах.
Полковник подошел к водительской дверце и придвинул к стеклу часы. Водитель виновато пожал плечами.
— Сколько время? — громко спросил Зубанов. — Сколько?
— Тридцать две минуты девятого.
— А сколько должно было быть?
— Половина. Или, может быть, у вас часы вперед бегут.
— Мои часы никогда не бегут и никогда не отстают, — сказал Зубанов, усаживаясь на переднее сиденье.
— Так уж никогда? — чуть ехидно спросил водитель.
— Никогда! — обрубил Зубанов. — Если мои часы отстают, я их выбрасываю. Поехали. Водитель тронул с места.
— Ремень застегни, — показал на болтающийся ремень безопасности Зубанов.
— Да вы что, Григорий Степанович? Тут же ехать всего ничего. Да и гаишники еще спят. Я пока к вам ехал — ни одного не видел.
— Все равно застегни.
От дома, где жил Зубанов, до работы было восемнадцать минут езды со скоростью восемьдесят километров в час. Плюс две минуты в резерве. Которые его нерадивый водитель уже израсходовал. Итого он должен был появиться на рабочем месте без десяти девять Все прочие работники — в девять. Десять минут было необходимо, чтобы сосредоточиться перед рабочим днем.
Впрочем, здесь сосредотачиваться было не перед чем. И приходить раньше тоже было незачем. И даже вовремя приходить — незачем. Просто Зубанов следовал раз и навсегда выработанной привычке. Еще на той, которая действительно работа, работе выработанной.