– А тут мы, - рука описала широкий круг, – гусей держать будем.
– Чего??? – кастрируемым гиппопотамом взревел отец. – Это что такое? … (дальнейшая его тирада носила резко нецензурный характер).
Когда он замолк, чтобы набрать в опустевшие легкие воздуха, повисло, выражаясь словами покойного классика, напряженное гнетущее молчание.
– Емельян, кто это? – спросила женщина.
– Это хахаль ейный.
– Хахаль? Кто хахаль? – заорал папаша. Казалось, что лицо его начало светиться в полутьме красным. Если бы кто-то имел глупость в этот момент закурить, то он вполне бы мог прикурить от папаши. – Я муж ее!!!
– Мы это, того, ошиблись, - выдал второй мужчина, до этого стоящий молча. – Дверь перепутали…
– Ничего мы не перепутали, - начал возражать незадачливый жених. – Это первая женщина, которая понравилась мне после смерти жены! Это любовь с первого взгляда!
– Ты сейчас к своей жене присоединишься! – проревел отец, вновь сорвавшись на мат.
– Ну, мы того, значит, пойдем? Извините, - начал тащить упирающегося буяна второй. – Да пошли же! Это не та дверь!
– Это брат мой двоюродный, не в себе слегка… - попытался объяснить он нам.
– Вы нас извините, - наконец-то отошла от шока женщина, пятясь в калитку. – Мы не хотели.
Ответом им была нецензурная реплика отца. Совместными усилиями мать и брат выволокли упирающегося парубка за ворота.
– Вот, это вам, - запыхавшись, вернулся двоюродный брат, протягивая матери крестовину. – Для елки подставка… Емельян сам сварил… Еще раз извините, мы не хотели.
Он развернулся и бегом скрылся в темноте. Мы втроем стояли и ничего не понимая смотрели на подставку…
– Это вот что сейчас было? – нарушил тишину отец.
– А я откуда знаю? – ответила мать. – Может вояжеры какие. Помнишь, по телевизору показывали недавно…
– Какие еще нах вояжеры?
– Торговцы бродячие. Ходят по домам и товары предлагают… Подставку вот принесли…
– Я что, по-твоему, совсем дебил, да? Что за мама, что за жена, что за гуси???
– Да не знаю я!!!
Отец в гневе выхватил из ее рук подставку и, широко размахнувшись, швырнул неказистую железяку через забор. Со стороны дома Лобанихи раздался звон битого стекла. Через несколько минут оттуда же раздался мат Лобана и Лобанихи.
– Витя, ты совсем одурел? А если бы убил кого?
– Лучше бы этому Еверьяну в башку!
– Емельяну, - поправил я.
– Это что за Емельян? – набросился отец на меня. – Ты его знаешь?
– Днем он терся по дороге с собачкой маленькой. А так первый раз его вижу.
– Это полковник, - подала голос мать.
– Какой полковник?
– Тот самый, из военкомата. Про которого я тебя спрашивала.
– Полковник? – родитель почесал лысину. – Из областного военкомата? Странно как-то. Ладно, пошли в дом, а то соседи заподозрят что-нибудь. Но учти Валь, если эти вояжеры еще раз появятся, то и им и тебе не поздоровится!
– Да что ты как скрипун старый? Сказала же, не знаю я их.
– Ладно, завтра я выясню, что это за полковник. Он еще узнает у меня, как говорится, где раки жируют!
На завтра отец пошел к Лобану.
– Здорово Николай.
– Здорово Владимирович.
– Что у тебя за шум вчера вечером был?
– Да какой-то урод железку швырнул в веранду. Окно разбил. Совсем распоясались демократы!
– К нам вчера вечером вояжеры приходили
– Какие еще вояжеры?
– Торговцы такие бродячие. Предлагали подставку для елки купить…
– Торговцы? Подставку? Погоди-ка, - Лобан зашел на веранду и вынес крестовину. – Такую?
– Точь в точь. Вишь как сварено-то похабно, - легко соврал отец. – Я отказался и они ушли.
– Вот гады! Владимирыч, ты их хоть запомнил?
– Да, опознать смогу, если увижу. Помочь найти?
– Конечно. Эти гады мне за стекло заплатят!
– Неслыханная наглость, - поддакнул папаша. – Среди ночи швырять в окна. Так же и убить можно.
– Да, я же мог в это время что-нибудь на плите жарить! В меня бы угодили!
– Вот подлецы! Бери ружье, пойдем искать.
Двое стихийных детективов бросились по деревне разыскивать ночных возмутителей спокойствия. Пока они в азарте искали неведомых вояжеров, те успели покинуть Горасимовку. Но отец вычислил среди переселенцев виновника ночного переполоха. Точнее сам он был не переселенец, а приехал со своей матерью и братом навестить семью дочери, которой выделили дом. Оказалось, что никакой он не полковник из военкомата, а бывший прапорщик с продсклада, которого за странности комиссовали из рядов победоносной и легендарной. Дочь, сгорая от стыда, компенсировала Лобану стоимость разбитого якобы отцом окна, а крестовина так и осталась в доме соседа, служа подставкой под новогоднюю елку.