Вторая дорога была чуть короче. Можно на той же лодке летающей долететь до Спасска – Дальнего и тогда можно успеть на вечерний поезд. На день раньше получается в Хабаровск можно добраться.
Третья дорога вообще скоростная. Начинается, как и вторая, на озере Хасан, потом Спасск-Дальний, точнее озеро Ханка, а вот тут можно поступить по-другому, дозаправиться и лететь в Хабаровск. Там порядка пятисот километров, даже поменьше. Горючего в один конец хватит. Минуса два. Прилетит в лучшем случае поздно вечером. Как бы, не в темноте. Сможет пилот обнаружить Амур и сесть, не угробив экипаж и Брехта? Вопрос!
Сидел на складном стульчике, кофию попивал с парочкой гвоздичек для аромата и думал. Когда зажужжал гидросамолёт, то решил, что командарма злить не стоит и нужно команду «срочно» исполнить дословно. Полетит на МП-1 до самого Хабаровска. Апрель к концу подходит, дни заметно удлинились. Может, и по свету ещё получится добраться до Амура.
Пилотом был в этот раз дядька с будёновскими усами – Сергей Томшин. Он ещё лихо подруливать не научился, и пришлось за канат подтягивать к причалу.
– Сергей, – поздоровавшись, огорошил его Иван Яковлевич, – а что долетит твоя птица до середины Днепра?
– Днепра? – а рожа красная.
– Мне срочно нужно в Хабаровск. У тебя ведь дальность за тысячу километров. Хватит горючки дотянуть? Или нужно садиться в Спасске-Дальнем и дозаправляться? Не читал Гоголя? Вечера на хуторе близ Диканьки? Там дальше красиво: «Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда все засыпает – и человек, и зверь, и птица». Вот, нужно бы до ночи успеть.
Огорошенный лавой вопросов, косящий под былинного командарма, лётчик снял шлем и почесал макушку. Пошевелил усищами, сплюнул в Днеп… в Хасан, и не соответствующим усам, голосом оперного певца стал прикидывать, продолжая макушку стимулировать:
– Так, тут двести пятьдесят, туда двести пятьдесят и там четыреста пятьдесят. Тыща! Тыща будет!? Туда ведь пустыми пойдём?
– Одного пленного японского офицера возьмём. Ну и я с пистолетом, – Брехт вот прям сейчас про пленного японца вспомнил с контрпогонами старшего унтер-офицера или по-японски – гунсо. Пригодится Блюхеру.
– Выгружайте быстрее, срочно нужно взлетать, а то до темноты не поспеем. Гнать нельзя, хоть и надо, но горючка на пределе, буду на двухстах километрах в час лететь. Почти восемьсот километров. Делим на два. Это четыре часа. Сейчас пять. Будет девять. Срочно надо.
За пять минут разгрузили летающую лодку, спеленали японца, засунули в лодку и бросили Брехту его матрас брезентовый, набитый конским волосом, в трюм. Ну, лодка же! Загудел мотор, и МП-1, поскакав по волнам небольшим, поднялась в воздух.
Пролежать четыре часа с ревущим прямо над головой двигателем при постоянной болтанке, лётчик – собака бешеная, специально все воздушные ямы и ямки собрал, настолько ниже среднего удовольствие, что тот незначительный факт, что японца вырвало прямо на Ивана Яковлевича, можно и не упоминать. А чего, его же тоже на японца вывернуло. Месть. Месть это блюдо, которое надо есть холодным. Не получилось. Содержимое желудка у Брехта было тёплым. Кофе же горячее пил. И потом три часа с лишним пришлось чужую и свою полупереваренную пищу нюхать. Не выйдешь же свежим воздухом подышать.
Событие пятьдесят восьмое
Всему приходит конец. Даже задремал в конце этой пытки Брехт. И тут самолёт плюхнулся в воду и поскакал по ней. Тряхнуло так, что полетел головой вперёд и врезался в задницу японского офицера, скорчившегося на полу пассажирского отсека (он же – трюм). Самурай тоже вперёд подался, и головку зашиб о стенку деревянную. Звук – будто две деревяшки встретились. Повезло. Был бы борт металлический, пришлось бы хуже. Хуже пришлось Ивану Яковлевичу. От задницы тощей японской его отбросило назад и перевернуло. Плюх, и он сразу в двух непереваренных обедах лежит. Мать же ж вашу японскую. До чего самурайская пища эта паршиво воняет. Чем их гадов кормят?
Брехт вскочил на колени и бросился к двери. И в это время опять дёрнулась лодка летающая, судя по звуку снизу, это она на мель села. Фу. Вот теперь точно можно выдохнуть. Иван Яковлевич повернул ручку и дёрнул дверь на себя. Хрен. Точно, блин, она же наружу открывается. Открыл. Почти темно. Еле-еле успели, ещё бы чуть и абзац полный не разглядел бы реки пилот. Вдохнул полной грудью и чуть не вывернуло. От груди этой полной шёл такой изысканный аромат…