С холодом в душе.
Селим мысленно много раз возвращался в тот мартовский день прошлого года, но так и не смог окончательно определиться с мотивами своего поступка. Ну не было у него видимых причин оставаться в оджаке, люто ненавидимом и презираемом. Тем более что уже больше трёх лет он вёл тайную войну с государством, главной военной силой которого и были янычары. После просветления, которое посетило его при встрече с казацким подсылом, все вокруг были теперь не товарищами и соратниками, а врагами.
Да и невозможно было просчитать, как отнесутся к участию в удушении наследника другие янычары. Гибель всех Османов сразу ставила под вопрос смысл существования этого корпуса воинов-рабов. В нём вполне могли найтись люди, способные усомниться в правильности фирмана на казнь наследника, которую он осуществил. И тогда он наверняка пожалел бы, что родился, быстро и безболезненно убийце Османа умереть дать не могли.
После казни Ибрагима, отправив воинов своего отряда в казармы на отдых, пошёл на встречу с казацким связным в полной уверенности, что пребывает в Стамбуле последний день. Не стал и одежду менять, запылившуюся и загрязнившуюся во время безумной скачки к Стамбулу. Только покрепче подтянул пояс белого шёлка, на который у бостанджи имели право только офицеры, достигшие шестого ранга. По предварительной договорённости его должны были забрать и вывезти в Азов. Всё, что у него было накоплено, он превратил в золото и зашил в одежду, сожалея о незначительности припрятанного. Один Аллах… то есть Бог знает, как там новая жизнь сложится. Ведь о жизни вне оджака он знал, в сущности, мало. О Родине, крепких руках отца, ласковых прикосновениях матери помнил смутно и немного. О жизни же казаков наводивших ужас даже на храбрейших из храбрых, представления не имел. Получалось, что ему придётся начинать жизнь заново. Это тревожило не меньше, чем ожидание большой битвы.
Знакомый уже ему казак, выглядевший и вёдший себя совершенно неотличимо от сидевших неподалёку греков, представившийся ему как Александрос, ждал его в греческой же забегаловке. Среднего роста, не слишком широкоплечей, он весь будто состоял из тугих мышц и прочных сухожилий, а загар на лице имел, чуть ли не мавританский. Появление в месте распития спиртных напитков янычарского аги никого вокруг не встревожило. Уж если сам султан официально разрешил продажу спиртного, которое, впрочем, и до указа было легкодоступным, то чего бояться? Если нельзя, но хочется, человек всегда найдёт оправдание нарушению законов. Безразлично, божеских или человеческих. Воины ислама не были исключением из этого правила. Вопреки запрету Пророка пьющих среди них было немало.
В таверне специализировавшейся на вине и рыбных блюдах народу было много, на вошедшего присутствующие не обратили внимания. Все обсуждали свои дела, о смерти Мурада и Ибрагима здесь естественно ещё не знали. Поморщившись от чрезмерно сильного и непривычного запаха рыбы направился к столику за которым сидел Александрос.
Заказав маленький кувшинчик белого вина и миску рыбы, Селим присел возле связника, делая вид, что с ним незнаком. Они изредка встречались именно так, всегда в разных околопортовых заведениях. Подождав пока служка принесёт заказ, янычар, не глядя на соседа, тихонько доложил:
- Ибрагим мёртв. Мурад, я уверен в этом, тоже. Из Османов остался в живых только Мустафа.
Казак размашисто перекрестился, что, вообще-то, в таком соседстве для грека, каковым он старался казаться, выглядело весьма смелым поступком, выпил одним махом всё вино из кружки. И так же, не глядя на собеседника, ответил.
- Фелюка тебя ждёт, можем идти прямо сейчас. Если, конечно, ты не посчитаешь нужным задержаться здесь.
Селим тогда повернулся и спросил: - А надо оставаться?
Александрос тоже повернул голову к нему, почтительно кивнул и, немного помявшись, ответил: - Опасно это. Ведь и, не усомнившись в приказе, тебя могут казнить. А уж если усомнятся…
- Ты не отвечаешь на заданный вопрос.
Связник внимательно посмотрел ему в глаза.
- Да, надо. Нет у нас в оджаке никого, кто был бы на таком высоком посту. Нет сомнения, что рано или поздно, но воевать с турками придётся, тогда сведения об их планах будут на вес золота.
Неожиданно для себя самого Селим вдруг произнёс: - Я остаюсь.