— Ба, привет ты только не беспокойся, со мной все нормально, — и после короткой паузы добавил, — я в первой городской, в хирургии.
— Мне звонил врач со скорой. Мы с дедом уже в курсе. Он сказал у тебя сотрясение. Тебя опять задевали? Барсуков?
«Почему с дедом, а родители?» подумалось мне.
— Да, нет. Нет сотрясения, все нормально. Посмотрят пару дней и отпустят. А мама и папа тоже в курсе?
На том конце трубки воцарилось молчание. А потом я услышал тихие всхлипывания.
— Ба, ну ты чего?
Я понял, что бабушка отчего-то заплакала. Послышался приглушенный голос взрослого мужчины.
— Мать, ну все-все. Дай трубку.
Я слышал обрывки их разговора:
— Он про родителей спрашивает, видно всё же есть сотрясение у него. Ничего не помнит, — в отдалении гулко звучал голос бабушки.
А потом снова установилась тишина. Видимо, мужчина прижал трубку к груди. Наконец в трубку снова заговорил мужской голос.
— Максим, привет. Это дед. Узнаешь мой голос?
— Привет! Дед, ну, конечно, узнаю.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально, надеюсь завтра выпишут.
— Какой сегодня день недели помнишь?
— А какой сегодня день?
— Пятница. До понедельника тебя никто не выпишет. Но ты там это, держись, слушай докторов. Мы завтра что-нибудь тебе туда сообразим.
— Да, не-не. Ничего не надо. У меня тут все есть.
Хотя тут же я понял, что у меня нет ни своего полотенца, ни мыльно-рыльных принадлежностей, ни смены чистого белья и носков.
Память Максима Бодрова, начала смешиваться с моей словно молоко с кофе в стакане. Сначала две отдельных жидкости, потом две проникающие друг в друга и смешивающиеся тучи, а потом новый единый напиток более светлого, чем кофе оттенка.
— Не перечь деду!
— Не перечу, — я миролюбиво сбавил тон, потому что почувствовал, как люблю тех людей, с которыми я сейчас разговаривал.
— Ну тогда давай, бабка твоя говорит — до завтра.
— И вам спокойной ночи, дед. До завтра.
Он повесил трубку.
Я начал вспоминать, что у меня, то есть у Макса Бодрова родители умерли почти десять лет назад. Отец служил во флоте.
Произошел несчастный случай и его не стало. Мама смогла прожить лишь один год после такого потрясения и тоже ушла — не выдержало сердце.
По дороге я зашел в туалет посмотрелся в зеркало. Из зеркала на меня пялилось незнакомое голубоглазое молодое лицо с небольшим, почти не заметным шрамом над правой бровью.
Максима Бодрова я бы не назвал красавчиком, но мне его внешность сразу пришлась по душе.
В этой физиономии я видел харизму с небольшой долей наглости, жизнерадостность, открытый взгляд и белоснежную улыбку.
На мой взгляд, руки, плечи и грудь были узковаты, но это поправимо.
Я их ещё подкачаю. Я посмотрел на пресс и остался доволен. Ничего лишнего, даже угадываются кубики. Все остальное в порядке. Мне вспомнилось, что мое тело в этом же возрасте в прошлой жизни мне нравилось куда меньше.
Я согнул руки в локтях и посмотрел на свои бицепсы. Не Геракл, не Маугли и не Бред Питт, но и не Карлсон. Хоть на этом спасибо.
Я вернулся в комнаты и обратил внимание на часы. Время начало одиннадцатого вечером.
В коридорах больницы было тихо и безлюдно.
Я стал думать. Если всё, что произошло со мной завтра внезапно не прекратится, то выходит, что жизнь даёт мне второй шанс.
Я могу прожить новую жизнь, примерно зная, что ждёт страну впереди, а также помня все те ошибки, которые я допустил в прошлом.
А в прошлом я был парнем с сильным характером, не боящимся не трудностей, не опасности. Как говорили — ни Бога, ни чёрта.
Здесь в этом времени, конечно, нужно было быть осторожным, чтобы себя не выдать. Не самое сложное время в СССР, можно даже сказать, лучшее. Вряд ли бы меня потащили бы в КГБ на допрос.
Но тем не менее, лишние проблемы мне не нужны. К тому же, время, в которое я попал, обладало несколькими несомненными преимуществами.
Например, искренностью и чистотой людей. Они ещё не научились быть лживыми и эгоистичными. Доверяли друг другу.
Конечно, я уже заметил, что по сравнению с моим прошлым временем люди одевались проще и однообразнее.
В материальном плане в СССР сложился совершенно иной уклад. Излишнее, а уж тем более демонстративное потребление не приветствовалось и презиралось.
Присказка «По одёжке встречают» никуда не делась.
Но лично для меня это не важно. Мне было по барабану, есть ли у меня джинсы или фирменные кроссовки. Я понимал, что некоторые товары даже в эпоху расцвета Союза оставались дефицитом.