– Тома, это просто был не твой мужчина. Такое бывает. Ты обязательно встретишь своё счастье.
Она повторяла бабушкины слова, но маме мне хотелось сказать совсем другое. Сказать, что дело совсем не в мужчине. Мужчин, на самом деле, в моей жизни ещё будет много. Или немного, но они, наверняка, будут, а вот семья у меня одна. И моя семья в очередной раз просит меня подвинуться и не задавать лишних вопросов. Просто улыбаться.
Но я в который раз струсила. Как трусила до этого, и трушу до сих пор, когда дело касается моей семьи. Не понимаю, откуда берётся этот страх, раз я всё могу сама, с раннего детства я научилась всё делать сама, думать и заботиться о своих интересах сама, и никогда у родителей помощи и поддержки не просить. Или просить по самому минимуму. Но когда дело касается решения развернуться и уйти, и дальше жить самой по себе, меня каждый раз останавливает страх, который не поддаётся анализу и пониманию, по крайней мере, с моей стороны. Меня всегда непреодолимо тянет приехать домой, посмотреть на всё своими глазами, в который раз разочароваться, а, по сути, понаступать на те же грабли, которыми я вечно получаю по лбу, и, получив какое-то извращённое удовлетворение от этого, вернуться в свою жизнь. В которой никому из родственников до меня нет дела. Мама и папа живу в уверенности, что у меня всё хорошо. А, возможно, если я ни на что не жалуюсь, то и замечательно. Это самое главное для них, чтобы не отвлекаться на старшую дочь от любимой младшей.
Десять лет назад я поступила также. Я уехала, решив больше ни с кем не встречаться, Виталика я точно видеть не желала, как ни страдала и ни грустила по нему. Я вернулась в Москву, и все свои слёзы обиды вылила там в подушку. Была уверена, что никогда и ни за что не вернусь, чтобы не видеть и не знать. Но уже через неделю мне начала звонить Ляля, она плакала, переживала из-за того, что я уехала, не поговорив с ней, клялась, что она не специально, что не хотела причинять мне боль, ведь я такая хорошая, а она, как оказалось, плохая сестра. Ляля со слезами называла себя плохим человеком, я слушала её рыдания в трубку, и в какой-то момент поняла, что сдаюсь. Мне нечего было сказать ей в ответ, я не могла заставить себя обвинить в чём-то сестру, ведь для меня она всё ещё была ребёнком. И, честно сказать, винила в случившемся я Виталика, которому вдруг сорвало крышу, и он закружил голову молоденькой девочке своей взрослой любовью, отношениями, а теперь ещё предстоящими взрослыми заботами. Дату свадьбы назначили на конец октября, и к тому моменту я уже знала, что Ляля с Виталиком ждут ребёнка, и каждая мысль об этом, каждое упоминание, отзывалось в моей душе жгучей обидой. На него. А ещё на родителей, которые, мало того, что допустили подобное, так ещё находят повод чему-то радоваться и с воодушевлением готовятся к предстоящей свадьбе. Для меня их поведение, их настрой, были чем-то неправильным. Я бы больше порадовалась за Лялю, если бы она сделала хотя бы одну попытку начать самостоятельную жизнь. А сестра, кажется, и не собиралась этого делать, переходя из-под опеки родителей под опеку мужа. Который любил, который боготворил, который дышал над ней и будущим ребёнком. Ляле ни к чему было становиться взрослой, и, судя по её разговорам и безутешным слезам, делать она этого и не собиралась.
Я поддалась на её слёзы. Сжала зубы, сжала кулаки, собрала всю волю, что у меня оставалась, в кулак, и приехала на свадьбу. Даже подарок им купила, кухонный комбайн. Мне понравилось, с какой скоростью он всё режет и кромсает, на мелкие кусочки, а порой в кашу, стоит только кнопку нажать. Я долго стояла перед демонстрационным столом в магазине и наблюдала за этим процессом. А потом сказала:
– Беру.
Ляля безумно обрадовалась моему приезду, кинулась мне на шею, целовала, обнимала, снова что-то шептала мне на ухо, какие-то обещания и слова прощения, а я лишь сдержанно улыбалась. Родители же меня похвалили, отведя на кухню. Папа, кажется, выдохнул с облегчением, а мама открыто похвалила.
– Молодец, что приехала, – сказала она. – Мы же одна семья. Ты платье купила? Красивое? Какого цвета?
Для меня те два свадебных дня прошли в странном оцепенении. Я что-то делала, о чём-то разговаривала с родственниками, которых не видела месяцы, а некоторых и годы. Они все были приглашены на свадьбу. Познакомилась с родителями Виталика, с его братьями и сестрами, и это знакомство снова отдалось в моей душе болью, но отдалённой. Я ведь поклялась себе, что все разочарования и слёзы оставлю на потом. Правда, наотрез отказалась ехать в загс, а уж тем более стоять рядом с Лялей в качестве свидетельницы. Это была мамина идея, наверное, она хотела настолько втянуть меня в процесс, чтобы я потом не говорила, что меня обманули или заставили. В загс я не пошла. Просто отстала от толпы гостей, осталась на улице, решив, что и без меня отлично обойдутся. Но меня, по всей видимости, хватились, вскоре отец вышел на улицу, принялся оглядываться, а я стояла в сторонке и курила. Мы с ним встретились взглядами, после чего я отвернулась, и тогда он ушёл. Ничего не сказав и решив ко мне не подходить. Даже про сигарету в моей руке я не услышала от него после ни слова, никогда. Хотя, больше при родителях никогда не курила, но в тот момент мне было всё равно, и, наверное, моё равнодушие было написано на моём лице крупными буквами, и отец решил оставить меня в покое.