– Нет, инструмент в на редкость плачевном состоянии, а миссис Фаррелл требует, чтобы я настроил его до “концертного качества”. – Последние слова он произнес высоким голосом, передразнивая почтенную даму.
Катерина рассмеялась, и он чмокнул ее в шею.
– Она говорит, что ее крошка Роланд станет вторым Моцартом.
– Знаю, она снова повторила мне это сегодня и даже заставила слушать, как этот шельмец играет.
Катерина повернулась к мужу:
– Бедный ты мой. Я не могу долго на тебя сердиться.
Эдгар улыбнулся, слегка расслабившись. Он наблюдал, как она пытается изобразить шутливую суровость. Она все еще хороша, подумал он. Золотые локоны, покорившие его при первой встрече, немного поблекли, но она до сих пор носила их распущенными, и в солнечном свете они и теперь казались того же оттенка, что и в молодости. Они познакомились, когда он только начинал самостоятельную карьеру и получил заказ на настройку “Броадвуда”, принадлежавшего ее семье. Инструмент не произвел на него впечатления – некоторые детали в нем были заменены совсем дешевыми, – зато произвели нежные ручки, что играли на нем, и плавные линии фигуры девушки, что присаживалась рядом с ним за клавиатуру, ощущение близости, которое продолжало волновать его даже сейчас. Он потянулся, чтобы снова поцеловать ее.
– Прекрати, – хихикнула она, – не сейчас, и побереги диван, это новый дамаск.
Эдгар облокотился на спинку. Она в хорошем настроении, подумал он, может быть, стоит рассказать ей сразу же.
– Я получил новый заказ.
– Тебе стоит прочитать этот репортаж, – сказала Катерина, поправив платье и потянувшись за “Новостями”.
– “Эрар” 1840 года. Судя по всему, в жутком состоянии. Мне обещали прекрасный гонорар.
– Замечательно. – Она встала и направилась к обеденному столу.
Катерина не стала допытываться ни кому принадлежит инструмент, ни где он находится, она нечасто спрашивала об этом, потому что ответом всегда было: старая миссис Такая-то Такая-то, живет на Такой-то Такой-то улице в Лондоне. Эдгар был рад, что она не спросила, остальное последует скоро, он был терпелив и не имел привычки давить на судьбу – привычки, которая, как он прекрасно знал, не приводит ни к чему, кроме перетянутых струн и женского гнева. К тому же он только что взглянул на “Иллюстрированные Лондонские новости”, в которых, ниже репортажа о приеме в “Метрополе”, поместили материал о “Зверствах дакоитов”, написанный офицером “Третьего Гурканского полка”. В коротенькой заметке описывалась стычка с бандитами, захватившими дружественное селение, обычное дело для колоний, и он не обратил бы на нее внимания, если бы не шапка – “Бирманские эскизы”. Колонка была ему знакома, она выходила почти каждую неделю, но никогда особо не интересовала его. До сегодняшнего дня. Он выдрал лист из газеты и засунул его под стопку журналов на маленьком столике. Ей не нужно видеть это. Из столовой доносилось звяканье серебряных приборов и запах вареной картошки.
На следующее утро Эдгар сидел за маленьким столиком, накрытым на двоих, пока Катерина готовила чай и тосты и доставала банки с маслом и джемом. Он молчал, а она, перемещаясь по кухне, заполняла тишину болтовней о бесконечном осеннем дожде, о политике, о новостях.
– Эдгар, ты слышал про вчерашнее происшествие с омнибусом? Про прием в честь немецкого барона? Про молодую мать из Ист-Энда, которую арестовали за убийство собственных детей?
– Нет, – ответил Эдгар. Он был рассеян, мысли его блуждали где-то далеко. – Нет, расскажи.
– Ужасно, просто ужасно. Ее муж – угольщик, кажется, – нашел детей, двух мальчиков и девочку, скорчившихся вместе в кроватке, мертвых, и позвал констебля, и они арестовали жену. Несчастная женщина. Несчастный муж, он не мог поверить в то, что она это сделала, – только представь, потерять сразу жену и детей. А она сказала, что просто дала им патентованное лекарство, чтобы они лучше спали. Я считаю, что они должны были арестовать производителя лекарства. Я верю, что она невиновна, а ты?
– Конечно, милая. – Поднеся чашку к губам, он подул на чай.
– Ты меня не слушаешь, – сказала Катерина.
– Почему, конечно, слушаю; это действительно ужасно. – Он и в самом деле слушал, представил троих детишек, бледных, похожих на новорожденных слепых мышат.
– Увы, я знаю, что мне нельзя читать такие истории, – сказала Катерина. – Они очень меня расстраивают. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты сегодня закончишь работу у Фарреллов?
– Нет, я думаю, что пойду к ним позже, на неделе. Сегодня в десять меня ждут в Мэйфере, в доме члена парламента. Броадвудовский рояль, я пока не знаю, в чем там дело. А до этого мне надо кое-что закончить в мастерской.