– На тот случай, если тебя попросят сыграть, – объяснила она, но Эдгар поцеловал ее в лоб и выложил его.
– Дорогая, ты мне льстишь, но я не пианист, пожалуйста, не внушай мне подобных мыслей.
Катерина все равно вернула фрак в чемодан. Она привыкла к подобным возражениям. С детства Эдгар заметил, что обладает незаурядным слухом, но, как ни печально было это обнаружить, лишен способностей к композиции. Его отец, плотник, был увлеченным музыкантом-любителем, он коллекционировал и сам конструировал инструменты самой разной формы и звучания, рыская по базарам в поисках странных народных инструментов, завезенных с континента. Когда он понял, что его сын слишком застенчив, чтобы выступать перед гостями, он перенес свое усердие на сестру Эдгара, хрупкую девочку, которая потом вышла замуж за певца из труппы D’Oyly Сarte, теперь ставшего весьма популярным благодаря главным ролям в опереттах господ Гилберта и Салливана. Поэтому, пока его сестра часами просиживала за упражнениями, Эдгар проводил дни рядом с отцом, человеком, из облика которого он лучше всего помнил большие руки. Слишком большие, говорил тот, для тонкой работы. Поэтому обязанностью Эдгара стало содержание в порядке постоянно растущей отцовской коллекции инструментов, большинство из которых, к вящему восторгу мальчика, считались не подлежащими починке. Позже, молодым человеком, когда он встретил и полюбил Катерину, его так же восхищала ее игра, и он сказал ей об этом, когда делал предложение. Ты не должен просить меня выйти за тебя замуж только для того, чтобы иметь под рукой кого-то для проверки настроенных тобой инструментов, сказала она, молодой человек зарделся от прикосновения ее пальцев. Не беспокойся, если хочешь, можешь вообще никогда не играть, мне хватит музыки твоего голоса.
Эдгар сам собрал свои инструменты. Поскольку военные так и не предоставили ему подробной информации о состоянии фортепиано, он нанес визит в магазин, где оно было куплено, и долго беседовал с хозяином об особенностях именно этого “Эрара”, о том, насколько большим переделкам он подвергался, что осталось от оригинальных деталей. Из-за ограниченности места он мог взять с собой лишь инструменты и запасные детали, нужные для восстановления этого конкретного фортепиано. Но все равно инструменты заняли половину одного из его дорожных сундуков.
За неделю до его отъезда Катерина устроила маленькое прощальное чаепитие. У них было немного друзей, большинство – тоже настройщики: мистер Виггерс, специализирующийся на “Броадвудах”, мистер д’Арженс, француз, чьей страстью были венские кабинетные инструменты, и мистер Поффи, который на самом деле не был настоящим фортепианным настройщиком, так как в основном чинил органы.
– Это хорошо, – однажды объяснил Эдгар Катерине, – иметь какое-то разнообразие в друзьях.
Конечно, это далеко не покрывало всего разнообразия Людей, Имеющих Отношение к Фортепиано. В одном только лондонском справочнике, между Фармацевтами и Хирургами, значились Фортепиано, производители; Фортепиано, производители механической части; Фортепиано, внешняя отделка, а также мастера, занимающиеся сборкой молоточков, изготовлением деталей для них, отбеливанием слоновой кости и резкой по ней, производством клавиш, колков, шелковой внутренней обивки, тонкой отделкой; изготовители струн и, наконец, настройщики. Примечательным было отсутствие на вечеринке мистера Хастингса, также специалиста по “Эрарам”, который не желал иметь дела с Эдгаром с того момента, как тот повесил на дверях объявление, сообщавшее: “Уехал в Бирму заниматься настройкой по поручению Ее Величества; с мелкими заказами, которые не могут ждать моего возвращения, пожалуйста, обращайтесь к мистеру Клоду Хастингсу”.
Всех присутствующих чрезвычайно будоражила необычная миссия Эдгара, и они засиделись допоздна, пытаясь угадать, в чем же проблема с инструментом. В какой-то момент утомленная дискуссией Катерина оставила мужчин одних и отправилась в постель, взяв с собой “Бирму”, чудесный этнографический труд, написанный журналистом, недавно получившим должность в Бирманской Комиссии. Автор, некий мистер Скотт, выбрал в качестве псевдонима бирманское имя Шве Ю, “Правдивейший”, что для Катерины послужило очередным доказательством верности ее убеждения, что война – это всего лишь “ребячьи игры”. Тем не менее это почему-то растревожило ее, и, засыпая, она напомнила себе обязательно сказать Эдгару, чтобы он не возвращался с подобным нелепым новым именем.