— Откуда вы знаете, что это был не бред? Возможно, это следствие удара головой во время кораблекрушения? Нет таких песен, от которых человек становится глухим.
— О, хотел бы я, чтобы это был бред. Но это исключено. За это время изменилась фаза луны, и, судя по календарю на подобравшем меня судне — его я увидел на следующее утро, — с момента крушения моего корабля прошло двадцать дней. Но я и так знал это, потому что той ночью, раздеваясь перед сном, я заметил, как сильно стерлись мои сандалии. А ведь я купил новую пару в Ревеше, нашем последнем порту, куда мы заходили до крушения.
— К тому же, — продолжал он, — я не считаю, что сама песня стала причиной глухоты. Мне кажется, после того как я услышал нечто настолько прекрасное, мои уши просто перестали воспринимать звуки, потому что им никогда больше не суждено было услышать ничего столь же совершенного. Не знаю, имеет ли это смысл для настройщика струн.
Солнце было уже высоко. Эдгар чувствовал, как оно печет ему лицо. Старик продолжал между тем:
— Мой рассказ окончен, а больше мне не о чем рассказывать: точно так же, как не могло быть никакой более совершенной песни после того, что я услышал, и никакого более существенного события после той истории. А сейчас нам нужно пойти внутрь, потому что солнце знает, как свести с ума даже самого трезвомыслящего человека.
Они плыли через Красное море. Вода стала светлее. Судно прошло через Баб-эль-Мандебский пролив, теперь было видно берега, омываемые водами Индийского океана. Наконец они бросили якорь в порту Адена, который был заполнен пароходами, направлявшимися во все концы света, а рядом сновали юркие арабские лодчонки под треугольными парусами. Эдгар Дрейк стоял на палубе, разглядывая порт и людей в длинных одеждах, спускавшихся и поднимавшихся по корабельному трапу. Он не видел, как Человек одной истории сошел на берег. Когда он посмотрел на то место, где всегда сидел старик, того уже не было.
5
Теперь путешествие не казалось таким долгим, а движение столь медленным. Через два дня начал постепенно вырисовываться новый берег, давая о себе знать маленькими, поросшими лесом островами, которые пунктиром очерчивали все побережье и походили на отбитые от него кусочки. В сумрачном лесу невозможно было что-либо разглядеть сквозь густую листву, и Эдгар размышлял, живет ли здесь кто-нибудь. Он спросил об этом одного из попутчиков, бывшего чиновника, и тот рассказал ему, что на одном из этих островов находится храм под названием Элефанта, где индусы поклоняются многорукому слону.
— Это странные места, пропитанные суевериями, — сказал мужчина, но Эдгар ничего не ответил ему. Когда-то, вспомнил он, в Лондоне, он настраивал «Эрард» богатому индийскому банкиру, сыну махараджи, и тот показал ему алтарь, стоящий на полке над роялем. Он был посвящен многорукому слону и походил на миниатюрную часовенку. «Он слушает песни», — сказал тогда индус. И Эдгару понравилась такая религия, где боги наслаждаются музыкой, а фортепиано может быть использовано для молитвы.
Казалось, пароход двигался еще быстрее. Сотни маленьких рыбацких лодчонок, долбленок, плотов, джонок, одномачтовых арабских корабликов толпились в устье Бомбейской гавани, расступаясь перед нависающим над ними корпусом корабля. Вот он медленно вползает в порт и подходит к причалу, втискиваясь между двумя торговыми кораблями поменьше. Пассажиры сходят на берег, где их уже ждут экипажи, принадлежащие пароходству, которые должны отвезти их на железнодорожную станцию. На прогулку по городу времени нет. Одетый в форму представитель пароходства говорит: «Поезд ждет, ваш пароход опоздал на сутки». Дул сильный ветер. Пассажиры проходили через задние ворота станции. Эдгар ждал, пока разгрузят и снова погрузят его чемоданы. Он внимательно следил за ними: если пропадут его инструменты, найти здесь другие будет невозможно. На дальнем конце станции, где обычно находятся вагоны третьего класса, он увидел массу тел, заполоняющую платформу. Кто-то взял его за руку, проводил до поезда и показал его место. Вскоре снова пустились в путь.
Еще быстрее, чем двигался поезд, казалось, проплывали платформы, и Эдгар разглядывал толпу, подобно которой не видел нигде, даже на беднейших улицах Лондона. Поезд набирал скорость, несся мимо трущоб, прилепившихся к самой железнодорожной насыпи, дети врассыпную убегали от паровоза. Эдгар прижался лицом к стеклу, чтобы лучше рассмотреть построенные без всякой системы лачуги, облезлые бараки со стенами, побелевшими от плесени, но крылечками, украшенными вьющимися растениями. Каждый переулок был заполнен людьми, все куда-то торопились, но обязательно останавливались, когда видели проезжающий мимо поезд, и провожали его взглядом.