В тоне фон Вальтера сертибу Селими почудился открытый вызов; оставить этот вызов без ответа он считал невозможным.
- Кровопролитиям может положить конец лишь вечный и нерушимый мир между нациями и расами, но не взаимная вражда и ненависть, - сказал он спокойно и твердо.
- При условии, если каждая нация знает свое место.
- Конечно, - подтвердил сертиб Селими, вкладывая в свои слова нужное ему значение. - Каждая нация должна жить у себя дома в соответствии со своими вкусами и желаниями, и отнюдь не лезть в чужой дом и не диктовать там свою волю.
Фон Вальтер, нервно затеребив волосы на висках, приготовился к решительному прыжку.
- Вы, господин сертиб, умный человек, любите свою нацию и хотите мира. Вот мы и предлагаем вам свою дружбу и мир.
Уловив наконец, подлинное значение затеянного спора, Хикмат Исфагани воскликнул:
- Так будьте друзьями, будьте союзниками, господа! Что пользы от вражды? - И он попытался соединить руки фон Вальтера и сертиба.
- Это верно! От дружбы с немцами вы ничего не потеряете, - проговорил фон Вальтер, протягивая руку сертибу Селими. - Эта дружба поднимет вас на такую высоту, что глаза людей всего Ирана с благодарностью будут устремлены на вас, сертиб.
Оскорбленный этой выходкой политического авантюриста, осмелившегося навязывать ему позорную сделку, сертиб Селими с негодованием отвел руку.
- Ваша рука пригодится кому-нибудь другому, господин фон Вальтер, сказал он, бледнея, - а я не привык торговать родиной.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Мамочка, я видела ситец с таким рисунком, что от одного вида можно с ума сойти! Еле сдержалась. А так хотелось купить себе на платье! восхищенно говорила только что вернувшаяся с базара Ферида, разгружаясь от своих покупок.
Она осторожно поставила на пол веретено и гребень для расчески шерсти, вытащила завернутые в бумагу и спрятанные на груди вязальные спицы и крючки.
- Ничего, дочка, - щуря глаза, утешала ее старая женщина. Бог милостив, накопим денег, и ты купишь себе на платье еще не такой материи.
- Где уж мне, мама, покупать себе на платье! - со вздохом проговорила Ферида. Затем она стала передавать услышанные на базаре новости. - Товары нынче вздорожали втрое против того, что было раньше. Поговаривают, что все будет еще дороже. - И, понизив голос, она зашептала на ухо свекрови: Говорят, будет война. Закроются все дороги. Неоткуда будет поступать товарам...
- Что ты болтаешь, детка? - испуганно ответила свекровь. - Не дай бог! Бедняки помрут с голоду!
- Такая, говорят, будет война, мама, что кровь поднимется до колен. Говорят, немцы требуют новых земель, а русские не дают. А эти проклятые англичане еще больше разжигают спор.
- Об инглисах и не говори! - прервала ее старуха. - Раз они влезли в дело, то без войны не обойдется. В прошлую войну умерла свекровь, да будет ей легка земля! И поныне помню, как покойная все твердила, что войну затеяли инглисы. И такой был голод, такой голод, что народ человечину ел. Не дай бог и гяуру такого голода!
Старуха отодвинула веретено и поднялась.
- А что если, пока не стемнело, сходить к гадалке? - проговорила она. Может, зря людей стращают?
Ферида удержала ее:
- Давай лучше Фридуна спросим. Он грамотный, и, наверно, знает про эти дела.
Она слегка приоткрыла дверь к Фридуну.
- Можно, братец Фридун?
Голос Фериды оторвал Фридуна от тяжелых дум.
- Пожалуйста, Ферида, заходи!
Войдя со свекровью, Ферида взволнованно передала обо всем, что слышала на базаре.
- Как думаешь, братец Фридун? - тревожно спросила она.
Фридун постарался доступно рассказать женщинам об отношениях между странами и о происках немецких и английских капиталистов.
- Вы не бойтесь! Если и начнется война, она не будет похожа на прошлую войну. Тогда у бедного трудового народа не было защиты, не было опоры. А нынче он имеет такую опору, как Советы. Советское правительство делает все, чтобы избавить мир от войны. Но если она и будет, то Советы постараются, чтобы война закончилась в пользу бедняков.
- Да возвысит аллах знамя советского правительства! - молитвенно подняв руки к небу, проговорила старая женщина. - Я сейчас вернусь, - сказала она невестке. - Схожу все-таки к гадалке. Так будет спокойнее.
Слова старухи вызвали у Фридуна смешанное чувство горечи и сожаления. Он вздохнул и, выйдя за женщинами в другую комнату, заметил вдруг покупки Фериды.
- Что это такое, Ферида?
После того как Фридун внес в семью мир и согласие, выше него для Фериды никого не было. В ее глазах Фридун был умнее, чище и благороднее всех, кого она знала. Особенно окрепло в ней это чувство уважения к Фридуну, после того как он начал читать им вслух книгу Горького.
Случилось это в прошлую пятницу. Серхан был свободен от работы. Вечером, после ужина, вся семья, как обычно, собралась вокруг самовара. Каждый говорил о своем. Мать рассказывала старинные истории, где обязательно участвовали дэвы и джины. Серхан по обыкновению возмущался существующими на дороге порядками и сетовал на условия работы, а Ферида передавала новости, услышанные от соседей.
Наконец, воспользовавшись наступившей минутой молчания, Фридун предложил почитать им книгу. Все с радостью согласились, и Фридун раскрыл "Мать" Горького.
Читал он спокойно, внятно, выразительно. Каждое слово приобретало в его устах особенный, глубокий смысл. Порой он останавливался, чтобы разъяснить какое-нибудь не совсем понятное слово или выразить свое отношение к прочитанному. Особенно врезалось в память Фериды то место в книге, где говорилось о Софье. Здесь Фридун прервал чтение и произнес восторженно:
- Вот это женщина!
Слова эти как бы выражали его взгляд на женщину. И в воображении Фериды постепенно вырисовывался, хотя и несколько туманный, но привлекательный женский образ, отвечающий всем требованиям такого человека, как Фридун. Основной чертой этой женщины, думалось Фериде, должна быть преданность какому-нибудь делу, серьезное отношение к труду. Ферида не могла себе представить, чтобы Фридуну нравилась беспечная, праздная женщина.
Одна мысль потянула за собой другую, и перед Феридой возник неумолимый вопрос: "А что ты делаешь, чем занята?.." Эти суровые, трезвые мысли подсказали ей и решение.
У Фериды была небольшая сумма денег. Она собрала их по копейке, экономя на домашних расходах, чтобы купить себе новое платье. И вот сегодня она пошла с этими деньгами на базар и купила веретено, гребень для расчески шерсти, спицы и крючки для вязанья.
- Сколько времени может женщина сидеть без дела, братец Фридун? ответила она вопросом на вопрос. - Хватит мне слушать сплетни соседок и от нечего делать считать прохожих на улице. Буду чесать шерсть и прясть, потом вязать носки, перчатки, жакеты. И сама привыкну к работе, и Серхану хоть чем-нибудь помогу.
Подавленная всем укладом жизни и теперь прорвавшаяся в этой женщине воля к самостоятельности обрадовала Фридуна. Ни нужда, ни гнет, ни побои не могли убить в Фериде это стремление - найти пусть небольшое, но собственное место в жизни.
Сколько в Иране женщин, лишенных всех человеческих прав, но таящих в себе огромную творческую энергию! Сотни и сотни тысяч! Какие чудеса могли бы совершить они при иных условиях!
- Молодчина, Ферида! - проговорил Фридун радостно. - Ты идешь верной дорогой.
В тот же день после ужина Серхан сказал, что хочет поговорить с Фридуном наедине, и женщины вышли в другую комнату.
- Что с тобой, Серхан? Ты чем-то расстроен? - озабоченно спросил Фридун, заметивший, что Серхан вернулся домой не в духе.
- Ты знаешь, Фридун, - начал Серхан, - у персов есть поговорка: "Не знаю - и спокоен". Я ничего не знал и был спокоен, а от твоей книжечки совсем свихнулся. Лишь теперь у меня глаза открылись. Повсюду вижу насилие и произвол. Покой потерял. Ведь мало знать, что это плохо, надо еще это плохое заменить хорошим. Иначе какой же смысл видеть зло? Ведь того, кто видит змею и не убивает ее, проклинают. Так как же нам быть теперь?