В первые дни после этого разговора с Хавер Гюльназ, часто задумываясь над ее словами, спрашивала себя: "Проживу ли?" Но эти сомнения привели ее в конце концов к твердому решению: "Если захочу - проживу!"
Эта уверенность словно в новом свете представила ей весь окружающий мир и пробудила в ней силу восстать не только против Гамарбану, но даже против самой судьбы. И тут ей вспомнились некогда услышанные ею от Фридуна слова, смысл которых до сих пор был ей неясен: "Одна из причин нашего несчастья в том, что мы духовно слабы, что легко покоряемся. Для достижения своих целей человек должен биться, должен драться бесстрашно, как лев".
А что сделала Гюльназ? Она позволила превратить себя в беспомощную игрушку в руках судьбы, бурные волны жизни несли ее, как щепку, на своем гребне, швыряя из стороны в сторону. Да, видимо, нет жизни слабым!
Все эти мысли привели девушку к решению - бежать из притона. Теперь ее уже не пугала даже столь страшная раньше мысль остаться на улице. Там ей будет ничуть не хуже, а может быть и лучше, чем у Гамарбану. К тому же у нее была такая опора, как Хавер.
- Приходи, будем жить вместе! - сказала ей Хавер.
А Гамарбану? А долг? Но к черту и Гамарбану и долг! Надо бежать!
Гамарбану, зорко следившая за Гюльназ, заметила перемену в ней и стала еще упорнее ее преследовать. Ни на минуту не оставляла она ее без дела, поручала даже такую работу, как колка дров, что входило в обязанности мужской прислуги. Не довольствуясь этим, она старалась настроить против Гюльназ всех, кто жил в доме.
- Поглядите только на эту мужичку, - говорила она своим ханум. Сколько в ней высокомерия и спеси!
Эти несчастные ненавидели Гюльназ за то, что в тяжелой борьбе с Гамарбану она сумела сохранить свою чистоту. Окруженная всеобщей неприязнью, вечно преследуемая, Гюльназ все более и более утверждалась в своей решимости бежать. Бежать во что бы то ни стало!
Но Гамарбану была далека от мысли расстаться со своей жертвой. Желание сломить упорство Гюльназ превратилось у нее в страсть, и борьба приобретала все более ожесточенный характер. Ни на одно мгновение не спускала Гамарбану глаз с девушки. И все же Гюльназ удалось однажды вечером незаметно выскользнуть из дому. Пройдя по узким переулкам и кривым улицам, она добрела наконец до дверей Хавер, но тут Гамарбану настигла ее. Втолкнув девушку в фаэтон, она привезла ее обратно к себе.
С того памятного дня за Гюльназ была установлена неусыпная слежка, она не имела ни одной свободной минуты. Часто Гюльназ не успевала после тяжкого трудового дня спуститься к себе в подвал, как ее вызывали наверх и поручали новую работу, нередко ее среди ночи поднимали с постели и заставляли снова подметать двор и мыть посуду.
Услышав голос Гамарбану, девушка не откликнулась, решив, что ее снова зовут, чтобы поручить какую-нибудь работу. В то же время она обратила внимание на голос женщины и на то, что она не ругалась, как обычно. Это удивило Гюльназ и пробудило в ней любопытство. Она встала с койки и медленно вышла во двор.
Сария стояла посреди двора, освещенная падавшим с веранды светом, и ждала.
- Мама! Мама! - вскричала Гюльназ и бросилась к ней. Почти на руках Гюльназ снесла мать к себе в подвал. Бережно усадив ее на тахту, Гюльназ спрятала голову на груди у матери и вдруг горько зарыдала, как маленький ребенок.
Мать и дочь говорили, плача, жалуясь и проклиная. Голоса их напоминали скорбное пение плакальщиц.
- А где отец, мама? А мой Аяз и Нияз? Что сделала с ними проклятая судьба?
- Нияза унесла голодная смерть, Аяза поглотил этот ад, сожрал это проклятый город, дочка. Искала повсюду, не нашла, расспрашивала всех, не получила ответа.
Говоря это, Сария вся побелела. Гюльназ сжала в объятиях почти потерявшую сознание мать.
Обессиленная Сария закрыла глаза. Из ее горла вырвались глухие стоны. Так она и заснула в объятиях дочери.
Сария больше не вернулась в свою землянку на фабричном дворе. Она осталась в комнате Гюльназ, в подвальном этаже дома Гамарбану. Лежа на койке Гюльназ, она то бредила в жару, то стучала зубами в ознобе.
Видя состояние матери, Гюльназ загоралась все большим возмущением.
- Как страшен мир! Будто мельничными жерновами перемалывает он бедных и слабых. Уж лучше бы нам скорей найти вечный покой!..
Слова Гюльназ остро резнули мать по сердцу. Она была матерью, старшей в семье, дети на нее надеялись. Она пошла, и дети последовали за нею. И именно она привела их в этот ад.
Сария с трудом приподнялась на локте и огляделась вокруг.
- Пойду поищу какую-нибудь работу, - бормотала она. - Спасу тебя, уведу отсюда... Какое теперь время? Взошло солнце? Или еще нет?
- Уж вечер, мама. Полежи пока, а я пойду достану тебе поесть, - сказала Гюльназ нежно и, подавляя душившие ее рыдания, вышла.
Но Гюльназ не удалось скоро вернуться. Гамарбану заставила ее мыть посуду и обслуживать гостей. Заметив рассеянность девушки, она неотступно следила за ней.
- Эй, девушка! Не ленись! Ведь не даром ты работаешь у меня. А теперь я еще и твою мать приютила. Лучше не выводи меня из терпения!
На самом деле Гамарбану была даже довольна появлением Сарии. Она не выгнала ее в расчете на то, что ради матери Гюльназ скорее пойдет на уступки и окажется в рядах ее "ханум".
Было уже далеко за полночь, когда позвав Гюльназ, Гамарбану дала ей миску собранного с разных тарелок недоеденного гостями плова.
- Отнеси матери!
Спустившись вниз, Гюльназ застала мать в тяжелом бреду.
Она схватила ее горячую руку.
- Мама, мамочка! - дрожащим голосом позвала она, целуя ее в лоб, глаза, щеки. - Ты слышишь меня?
Наконец больная очнулась.
- Наклонись, Гюльназ! Дай поцелую твои глазки! Наклонись, дочка! - еле слышно прошептала она.
Гюльназ спрятала голову на груди у матери.
- Что с тобой, мама? Скажи, что с тобой?
- Ухожу я, дочка моя, - слабеющим голосом проговорила Сария. Благодарение аллаху, что увидела тебя перед концом! Сам аллах послал тебя, чтобы ты закрыла мне глаза, родная.
Пережитые Сарией страдания избавили ее от длительных предсмертных мук. Под утро, когда небо стало медленно светлеть, она навсегда затихла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Прошло пять дней после предательского нападения гитлеровских орд на Советскую страну. Взоры всего мира были прикованы к советско-германскому фронту.
Заполнившие страну многочисленные немецкие шпионы вместе с правящими кругами и реакционными партиями Ирана старались внушить народу, что победа Германии неизбежна.
Немецкие агенты, распространявшие во время первой империалистической войны среди мусульман миф о том, что германский кайзер Вильгельм II опоясался мечом самого пророка Магомета и ведет священную войну, повторяли теперь тот же вздор о Гитлере, который являлся якобы не кем иным, как Сахибаззаманом имам-Гейдаром.
Но, несмотря на антисоветскую, антирусскую пропаганду, неимущий, голодный и бесправный люд искренне желал победы Советам, связывая с этой победой все свои надежды и чаяния.
Первые бои на советско-германском фронте, возбудившие густые мечты в тупых и недальновидных правителях Ирана, привели в действие и демократические силы. В обоих лагерях шла усиленная подготовка к решительной схватке.
Немцы внимательно следили за развитием внутренней жизни Ирана, и германский посол фон Эттель превратил свое посольство в подлинный военный штаб. Там разрабатывались планы подготовки будущего иранского фронта против Советов, определялись пункты расположения воинских частей и порядок их выступления.
Германские фашисты, окончательно подчинившие Реза-шаха своей воле, на всякий случай вели работу и среди главарей отдельных племен. На юге и севере страны они готовили повстанческие отряды из племен, еще сохранивших феодальный уклад жизни.
Когда была разоблачена деятельность прожившего в Иране четверть века тайного агента Шунцмана, представителя фирмы Юнкерс, подготовлявшего восстание южных племен против центральной власти, фон Эттель добился его "высылки" из Исфагана... в Тегеран.