Для того, что сохранить себя и своих муджахеддинов от встречи со смертью, Гульбеддин выслал головной дозор на двух пикапах Тойота, вооруженных ДШК и два скоростных мотоцикла с автоматчиками в качестве дозоров боковых. Хвала Аллаху, у шурави плохая связь, а у них новенькие японские рации, в пустыне они запросто на двадцать километров берут.
Ночное движение через пустыню — дело нелегкое. Есть тут и зыбучие пески, есть и вади, засохшие русла рек, мгновенно наполняющиеся водой во время очень редких, но сильных дождей. Есть мины, есть змеи. Поэтому — караван строго шел по тропе, которую торил головной дозор, отставая от него на три километра, чтобы в случае чего можно было быстро исчезнуть. Гульбеддин сидел в первой машине из небольшого каравана грузовиков — он никогда не садился в машины охранения, понимая, что они будут первыми целями. Сейчас он ехал в старом индийском Мерседесе, загруженном ящиками со снарядами вровень с бортами, а поверх еще и мешками с тканями, на коленях у него лежала карта, составленная пакистанской разведкой при помощи американских спутниковых снимков, а в бок ему толкался автомат. Настоящий советский, не китайский и не египетский, он за него две тысячи афганей на базаре отдал. Поскольку автомат был советский — можно было говорить, что он снял его с шурави в бою, но он этого не говорил. Трижды его караван натыкался нас засады, дважды в них попадал головной дозор и один раз они все — но тогда Аллах уберег, у шурави что-то не срослось, и они успели выскочить из зоны обстрела до того, как заработал АГС. Он был просто караванщиком, не душманом и не моджахедом, он не искал шахады на пути джихада и просто зарабатывал деньги на то, чтобы открыть лавку. По его прикидкам, половина уже была.
Сейчас он оторвался от карты, достал из внутреннего кармана куртки японскую рацию Алинко и начал настраивать ее на защищенный канал. Он знал, что шурави его могут слушать, и потому никогда не называл по связи не имен, ни маршрутов.
Темень была кромешная, лучи фар прыгали, то упираясь столбами в черное, звездное небо, то высвечивая бурый песок впереди машины. Без света ехать было нельзя, хотя свет их и демаскировал. Без света заедешь в пасть самому шайтану.
— Лис, лис, как слышишь? — забормотал Гульбеддин в рацию.
— Аллах Акбар, брат! — отозвалась рация голосом Саутдина, старшего головного дозора, свирепого фанатика, недавно раненого, и поэтому вынужденного подрабатывать караванщиком. Аллах Акбар — значит все в порядке, у них была целая система условных ответов и сигналов.
Точно так же он опросил боковые патрули, которые на скоростных мотоциклах то вырывались вперед, то уходили в сторону — торили дорогу, в общем. У них тоже все было — Аллах Акбар.
Пройдя Саланг, Скорпион снизился, занял эшелон восемь тысяч. Летуны привычно отметились у кабульского диспетчера, потом взяли чуть севернее, выходя на широкую дугу, чтобы пройти над пограничной зоной. К югу местность из горной становилась все более пустынной, самолет снизился до рабочих пяти с половиной тысяч метров. Системы сканирования местности были включены и показывали много чего интересного, но стрелять было категорически запрещено. На будущее — а никто не сомневался, что будущее у этого самолета есть — нужно было придумать схемы опознания "я свой" в кромешной тьме и порядок целеуказания. Вероятно, нужно было что-то типа маяков — вспышек, работающих в инфракрасном спектре или каких-то лазерных приборов.
По самолету никто и не думал стрелять. Ночью душманы спят, потому что спать велел сам Аллах, а русские ночью почти что не летают, их техника ночью слепа. Самолет скользил над разрушенной годами войны страной, в телеобъективах систем слежения плыли дороги, кишлаки, жилые и разрушенные, блок-посты советской и афганской армии. Прошли над знаменитой "кандагарской зеленкой", отнявшей немало жизней — зеленка была жива, в зеленке было движение, но и по зеленке стрелять было категорически запрещено.
Кандагар стоит как бы на языке между двумя реками, отсюда и зеленка, отсюда и пустыня дальше, если идти в сторону афгано-пакистанской границы. От Кандагара на Кветту и далее на Карачи вела приличная дорога, проложенная прямо через пустыню — ее звали американкой. Почему… может потому, что тем, кто хотел в Америку, надо было пройти по ней. А может, потому что ее построили американцы, когда еще был король, и не было войны.