— Ничего, я в штабе про короткую дорогу расспросил. Жаль, карты нет.
— Есть карта! — поспешил доложить Федьков.
— Какая?
— Трофейная. На дороге возле Ясс подобрал.
Покопавшись в повозке, он подал потрепанную карту.
— Только в ней все по-немецки нарисовано. Ну, да чего не разберем — про то расспросим! Я же румынский — во как понимаю!
— Откуда такие познания? — удивился Гурьев.
— А у меня дядька, кооператор, под Котовском меж молдаван двадцать лет живет. Когда я пацаном был — каждое лето у дядьки гостил. Набрался по-молдавански.
— Так то молдаванский, а то румынский. Хоть и похожи, а не одно и то же.
— Все одно меня румыны с первого слова понимают, товарищ старший лейтенант.
— Что ж, и Опанасенко румынский изучил? — спросил Гурьев.
— Ни, — вздохнул тот, — слов пять або шесть. Здравствуй — прощай, про воду, про корм спросить..
— Ничего, как-нибудь объяснимся.
Гурьев развернул измятый, но аккуратно сложенный лист. Карта оказалась крупномасштабной. Многие населенные пункты и дороги на ней не значились, но кое-как ориентироваться она все же позволила бы. Припоминая, что ему показывал на своей карте штабной майор, Гурьев стал прикидывать, как побыстрее догнать полк.
Федьков, смотревший в карту с видом знатока, сказал:
— Может, еще каких отставших фрицев изловим?
Гурьев улыбнулся:
— Чем воевать-то?
— У Трофима Сидоровича карабин есть.
— Не должно быть противника впереди. С «котлом» покончено. Вот, смотри! — Гурьев протянул газету и снова склонился над картой.
Федьков прочел приказ.
— Порядок! Жаль только, что мы с тобой, Трофим Сидорович, туда не поспели. Дали бы фрицам дыху!
— Дай-кась и я подывлюсь! — попросил Опанасенко.
Он читал долго, сосредоточенно и вдруг воскликнул:
— О це дило! А ну, кто б его подумал!
— Чего, Трофим Сидорович? — спросил Федьков.
— Да ты дывись, дывись! Ось тут!
— Ну и что же такого? — прочел Федьков фамилию одного из генералов, упомянутых в приказе Главнокомандующего.
— То ж земляк мой!
— Земляк? Подумаешь! У нас в Одессе знаешь сколько знаменитых людей? На каждой улице.
— Тоби не диво, а мне… — Опанасенко замялся, — даже трохи досадно. От сам суди, — он снова ткнул пальцем в газету: — Генерал-то цей — я с ним в двадцатом году в одном взводе служил. На одних нарах спали, с одного бачка ели. Он рядовой был и я рядовой. В пехотном сорок девятом имени Третьего Интернационала полку.
— Да ну?
— Свята правда!
— А чего ж досадно?
— А як же! Я ж был боец посправнее его! Всей военной науке его обучал… Он и грамоту-то помене моего разумел. Мне, как службы срок кончал, говорили: «Оставайся в армии, на курсы командирские пошлем». А я не захотел. До дому потягло. А он-то, — кивнул Опанасенко на газету, — видать, так и служит наскризь с той поры. Вот и в генералы вышел… Эх, — подергал он ус, — да если б я с военной линии не сходил, я бы не меньше его должностей достиг! Ему-то вон, гляди, сам верховный благодарность объявляет.
— А нам разве не объявляет? И нам в том же приказе!
Федьков с дурашливым видом козырнул Опанасенко:
— Напрасно обижаетесь, товарищ генерал!
— Тебе только шутковать! — рассердился Трофим Сидорович.
Гурьев вложил карту в планшет:
— Едем напрямик… Чем, Опанасенко, недоволен?
Федькова опять бес дернул за язык:
— Обидно: в генералы не вышел!
Опанасенко молча взял с повозки флягу и направился к колодцу.
— Он тебе в отцы годится! — упрекнул Федькова Гурьев.
— А что? Я его уважаю! — Глаза озорника недоумевали: «Да стоит ли придираться из-за пустяков?»
Гурьев глянул на Федькова так, что у того моментально слетела улыбочка с губ.
— Вам все шуточки? — Старший лейтенант остановил взгляд на щегольских красных погонах Федькова: такие полагалось носить только в глубоком тылу. — Погончики-то… Перед сестрами госпитальными в них красоваться… Почему не сменили на полевые? На фронт едете, не свататься!
— Полевые не смог получить, товарищ старший лейтенант.
— Это вы-то не смогли? Где хотите достаньте, а наденьте какие положено!
— Есть!
Через минуту Федьков уже сидел в холодке у ограды и прилаживал к гимнастерке другие погоны.
Вернулся Опанасенко с запотевшей флягой, тяжело повисшей на руке.
— Поихали, товарищ старший лейтенант? — спросил он.
— Пора.
Едва повозка тронулась, Гурьев, усевшийся рядом с Опанасенко на передке, попросил его: