Мальчуган Илие на паре быков подвозил воду к машине. Сначала он побаивался усатого великана: даже взрослые именовали его почтительно господином механиком. Но механик оказался человеком простым, веселым, и скоро среди работавших на молотьбе у него завелось немало друзей. Он неплохо разговаривал по-румынски: видимо, уже пожил в Румынии.
Машинист — его звали Николаем — рассказывал, что в России тоже вся земля у бар, народу живется плохо; в прошлом году поднялись против господ, но действовали недружно: царские войска подавили бунт. Николай называл его мудреным словом: «революция». А военный корабль, на котором он служил и на котором матросы тоже бунтовали против царя, пришлось им увести от родных берегов, чтобы спастись от расправы. Николай вместе со своими товарищами оставил корабль в Констанце. Одни решили пробираться обратно на родину, остальные разбрелись по Румынии. Николай надеялся вернуться в Россию. Он уверял: народ подымется вновь, заберет у бар землю и власть. Слушали его селяне из Мэркулешти, и многие втайне мечтали: «Вот если бы и у нас стало так…»
Мальчуган Илие смотрел на этого большого человека, как на сказочного богатыря. Ведь русского царя даже турецкий султан боится, не идет на него войной. А вот матрос Николай — не испугался!
Николаю нравился любознательный парнишка, с жадностью слушавший его. Илие перенял от него несколько русских песен: тот любил потихоньку напевать их в вечерние часы; от него мальчик узнал и немало русских слов.
Еще до конца молотьбы Николай вдруг исчез. Одни говорили, что его забрали жандармы, другие — что он поспешил обратно в Россию. Больше Илие так и не видал матроса. Но в памяти на всю жизнь остался этот большой и добрый человек, его рассказы и те слова, которым он учил.
И вот сейчас, через много лет, старому Илие казалось, что его сегодняшние гости — сыновья матроса Николая…
Желая показать свое расположение к ним, он сказал, что тоже когда-то воевал против немцев, но только пришлось не наступать, а отступать до самых Ясс.
— Яссы! — Трофим Сидорович кивнул на Федькова. — Проезжали мы с Василием!
Услышав имя Федькова, старик с живостью повернулся к нему.
— Василе? — и заговорил, показывая то на себя, то на Федькова: — О, Яссы, русеште солдаць Василе! Мой режимент[14] — Василе-режимент. — Илие положил на стол две ладони рядом. — Бун Василе табак. Русеште солдаць табак. Макорка. О! — с восхищением воскликнул Илие, — Василе: царь — дракул, черт твоя мать!
— Царя ругал? — улыбнулся Гурьев. — За что же?
— За разбой, война, Николка, Вильгельм, реджеле Фердинанд…
— Всех королей подряд крыл… — вставил Федьков.
Илие улыбался, молодо блестели его глаза: вспомнился давний семнадцатый год, русский приятель Василий, который угощал его махоркой и толковал: правители на войну гонят — надо правителей гнать! Однажды Илие встретил Василия с красным бантом на шинели. Спросил: «Какой праздник у вас?» — «Царя скинули!» — «Но ведь царь от бога поставлен?» Долго не мог Илие прийти в себя от изумления…
Вскоре привелось ему встретить Василия на вокзале, тот был с винтовкой, с подсумком, с мешком за спиной. «Куда?» — спросил Илие. «Домой. Землю у бар забирать. Так Ленин велел». — «А кто такой Ленин?» — «Ленин? Самый главный из большевиков. Слыхал про таких?» — «Слыхал. Полковой поп проповеди читал: большевики — безбожники, разбойники».
Василий расхохотался: «Врет поп! Посмотри: я — большевик! Поезжай и ты, Илья, домой за тем же делом».
Задумался с той поры солдат Илие Сырбу: «Почему бы и в самом деле нам не сделать так, как русские? Вот если бы у нас Ленин был!..»
Однажды офицеры начали в казарме сплошной обыск. Искали какие-то листки, которые, как прошел слух, раскидали коммунисты. Что за люди коммунисты, не знал тогда Илие, и что в тех листках писалось, тоже не знал. Но слышал от товарищей, что в листках говорилось: «Не ходить на войну против России, а если погонят — разбегаться по домам!»