— Боже, Настя, ну хватит уже!
— Что хватит? Это работа и очень тяжелая. Продавать тело стыдно, а мозги — не стыдно, да? Это ханжество, Кеша! Самое настоящее ханжество! Тебе не нравятся мои джинсы, а то, что на пляже все ходят топлесс ничего, да? Мы же не в Средневековье живем, где раздеваться было запрещено, и потому первыми моделями у художников стали куртизанки…
— Настя, ты что, обалдела?! В чем ты меня пытаешься убедить? — он даже тряхнул ее за плечи. — Я сказал «нет». Значит, нет. Называй меня ханжой, если хочешь. Но таких, как я, много. И еще больше тех, для кого модель равнозначна проститутке. Я понимаю, что это только в училище и вы все друг друга знаете. Но пусть это делают теперь другие… Мне так спокойнее, понимаешь?
Настя замерла и почти перестала дышать. О, боже… Она чуть не проговорилась… Он не понял, он не подумал даже, что она могла заниматься этим профессионально.
— Хорошо, больше не буду…
— Фу, — он действительно выдохнул. — С тобой невозможно обсуждать искусство. Но, надеюсь, если мы и будем спорить, то лишь по таким абстрактным понятиям.
Он взял с тумбочки телефон.
— У нас еще есть время на совместный завтрак, если мы наконец прекратим обсуждать высокое и подумаем о низменном, — Кеша поднял глаза и таинственно улыбнулся. — Увы, совместный душ придется оставить на вечер. Ты первая, бегом… А я сварю нам кофе.
В этот раз Настя была быстрой и через пять минут прискакала на кухню полностью одетой — почти, в рваные на коленках джинсы, и услышала скрежет Кешиных зубов.
— У меня нет с собой других! — почти взвизгнула она.
— А я уж решил, ты специально наколдовала их из воздуха! — подступил к ней с улыбкой Кеша, не жалея живота под вчерашней футболкой, в который сейчас вжалась огромная бляшка Настиного пояса. — Ты знаешь, о чем я теперь буду думать, вместо переговоров?
— О взаимоотношениях творца и модели.
— Вот именно…
— Франциско Гойя писал свою любовницу Каэтану Д’Альбу, но это не мешает же тебе восхищаться его работами… — Настя почти перестала дышать, так сильно Кеша пережал ей талию. — Купи по дороге кактус, как у вас в офисе. Я в него влюбилась и хочу нарисовать вот на этой стене…
Она ткнула дрожащим пальцем в стол. Выше поднять руку не получилось. Тело снова стало ватным.
— Я сейчас побреюсь, если это намек…
И Кеша отпустил ее.
— С тебя бутерброды, я все оставил на столе.
Кеша шагнул в коридор, и Настя, ухватившись за спинку стула, шепнула ему в спину:
— Купи кактус…
Пусть он забудет этот дурацкий разговор про моделей. Надо же было ляпнуть… Где ее мозги? Вышли через нос вместе с пузырьками шампанского?
Кеша обернулся:
— Я заберу его с работы в понедельник. Он никому не нужен там. На него, пока он был маленьким, часто садились, так что он настрадался бедный. А теперь им будут восхищаться. Как картинами Гойи, еще б я помнил, что он рисовал!
— Маха обнаженная и Маха одетая.
— Настя, хватит ругаться нехорошими словами! — бросил Кеша на пороге ванной комнаты.
И Настя подумала под шум льющейся воды: кому-то нравилась герцогиня, а кому-то понравилась она. Кажется… Может, это была сцена ревности? Ах, если бы… И Настя схватила нож, чтобы намазать на булку масла, хотя сейчас могла сжевать ее даже всухомятку. Но завтрак вышел отменный, как и в то утро понедельника. И дело было вовсе не в удушающем аромате кофе. Как же меняется вкус привычной еды, если делишь ее с Кешей…
— Насть, ты там с мамой будь поосторожней, — попросил Кеша после завтрака, ополаскивая пустые чашки. — Без утреннего напора. У нее может быть свое мнение относительно наших с тобой отношений, и криками его не поменять. Проверено и не раз на собственных родственниках. Только временем и действиями. Пусть она сама поймет, что я не такой плохой, как кажусь. Кактусу понадобилось, по меньшей мере, пять лет, чтобы привлечь чью-то любовь, а не только маты в свой адрес… Я тоже терпеливый, как и он.
— Кеша, — Настя подступила к раковине и прижалась щекой к его спине, пуская руки вдоль ремня.
— Настя, убери руки… — Кеша выпрямился и замер. — Мне твоих голых коленок достаточно. Я не художник, я не могу смотреть на тебя равнодушно.
— И не надо…
Он повернулся к ней всем корпусом и поднял в воздух мокрыми руками почти к самому потолку:
— Вот когда вырастешь такой вот большой, будешь командовать, а пока сиди тихо, как мышка… — Кеша поставил Настю на пол и поцеловал в лоб, как ребенка. — Полностью одетая. Вечером можешь раздеться, разрешаю… Пошли. Я не могу опоздать на эту встречу. Раньше сядешь, раньше выйдешь. А я безумно хочу обратно в норку к своей мышке, — он замер, и Настя протянула к нему руки, к которым он тотчас прикоснулся губами. — Прости за пошлость.