К нему пришло видение, содержание которого было Насте пугающе понятно. Еще не осознавая, что именно его ждет (Настя это, как раз, отчетливо понимала), он стал видеть предметы, опадающие с неба. Это были вещи, которые Салл Джону больше никогда не понадобятся, потому что жизнь его оборвется именно здесь, в машине, стоящей в непроходимом заторе. Эти предметы были ему не нужны, а, значит, лишены для него всякого смысла. Они падали на землю с безразличным грохотом, ломались, разбивались вдребезги, сводя на нет свое предназначение. Все то, что люди копят годами, приумножая благосостояние, рушилось на глазах. Вот итог жизни — ты ничего не сможешь забрать туда. Единственное, что останется с тобой до конца — твоя память, да и то при условии, что она не изъедена старостью, как бывает изъедена ржавчиной прослужившая долгие годы стиральная машина.
Салл Джону повезло. Его память осталась при нем. И последнее, что ему удается почувствовать — отголоски лета 1960го, то, что оно действительно было. И он уходит, забрав с собой единственное, что ему по силам забрать — свои детские ощущения, память о звуках и запахах, все то, что действительно принадлежало только ему одному.
Закрыв книгу, Настя сразу погасила свет. Она ничего не разглядывала, заранее знала, что последним реальным и значимым предметом обстановки осталась кровать, на которой она лежала. Единственное место в ее доме, из которого она выходила на связь с Атлантидой.
Атлантида, со всеми ее обитателями, уходила под воду. Оставалась одна глава, самая короткая. Ее Настя прочитает завтра. На сегодня переживаний достаточно. У нее тоже есть нечто, что принадлежит только ей и что у нее никому не отнять. Завтра все закончится. Изменится что-то при этом или нет, уже было не так важно. Потому что книга была с ней, заполняла ее своим содержанием.
По выходным Настя обычно ездила к родителям. Проснувшись в субботу утром, она позвонила им и сказала, что приедет на обед.
Книга лежала на прикроватном столике. На бывшем прикроватном столике, потому что теперь и он как будто померк, рассеялся, как бессмысленный текст. Да и кровать уже начала постепенно исчезать из ее настоящего зрения, отвечающего за смысл предметов, а не за умение находить их в пространстве.
Уходя из дома, закрывая дверь, она оставляла за собой пустую квартиру. Книга лежала у нее в сумке. Настя не знала, чем закончится роман. Она не представляла, что будет делать в изменившемся до неузнаваемости мире, когда все закончится. Но откладывать чтение, вновь дожидаться вечера она не хотела. Она закончит читать книгу среди людей, в метро. Риска проехать нужную станцию не было — ее родители жили на конечной.
Последняя часть, совсем короткая, меньше двадцати страниц, называлась "Тени ночи спускаются с неба". Настя подумала, что в этом есть определенная ирония — именно ее она прочтет днем. И более подходящего места, чем метро, не придумать. В метро — всегда ночь.
Бобби и Кэрол снова встретились, почти сорок лет спустя, в Харвиче, городке своего детства, куда их обоих привело известие о смерти Салл Джона.
Они сидели в парке и разговаривали. Слышали голоса из прошлого. Настя тоже их слышала. Ей не казалось, ей ничего не надо было себе представлять. На коленях у Бобби стоял радиоприемник, настроенный на волну с музыкой шестидесятых. Это тоже были далекие, воскресшие голоса. Хотя, может, ничто никуда не уходило. Потому что они-то были здесь и песни были здесь, и их маленький город по-прежнему был на месте.
Роман закончился наступлением вечера, молчанием Бобби и Кэрол, обнявшихся на скамейке и песней группы "Плэттерс", звучащей из радиоприемника. Более шестисот страниц и почти сорок лет люди теряли свое прошлое, кто-то старался от него избавиться, у кого-то его насильно пытались отнять. Но главное оставалось неизменным. Харвич, в котором появились новые магазины, но парк и улицы были прежними. Песня, звучащая в девяностых точно так же, как когда-то звучала в шестидесятые. Кэрол и Бобби, изменившиеся до неузнаваемости, но сумевшие, едва встретившись, узнать друг друга.
Настя посмотрела по сторонам. Вокруг нее сидели и стояли люди. Ни одного знакомого лица, никого, кто был в Харвиче или мог хотя бы о нем слышать. Харвич — вымышленный город. Но только не для нее. И ее прошлого у нее уже не отнимешь. А осознание этого порой очень помогает справляться с настоящим.
Она оставила книгу в вагоне метро. Знала, что перечитывать ее будет бесполезно. То, что однажды на этих страницах уже произошло, нельзя повторить, вернуть к жизни. Слишком очевидным для нее было все случившееся. Она не сможет вновь читать об этих людях, зная наперед, что их ожидает.