«Я уже читала эти стихи»,– написала мне Настя, – «Они посвящены мне».
«Давно догадалась, что это я?»
«Буквально со второго твоего сообщения».
И мы снова стали общаться.
Я пригласил её на свой спектакль. И там, первый раз за 3 года, мы пообщались вживую.
Её отношения со стоматологом, считай, были окончены, не было только официального разрыва. Настя мне по-прежнему нравилась, но опять всему помешала моя проклятая робость. Я почему-то думал, что нельзя в одну реку войти дважды. Как-то она попросила меня попробовать её в качестве актрисы. Я выбрал отрывок из современной пьесы, возможно воспользовался служебным положением, но выбрал такой, где нужно было целоваться. И мы целовались. Поцелуй, правда, был сценический, но всё равно, очень странно было целовать женщину, которую уже когда-то целовал. Странно, но приятно.
Были ещё моменты, по которым я теперь понимаю, что если бы я захотел, наши с Настей отношения могли бы возобновиться. Но тогда я этого не понимал, а может понимал, но боялся.
Может быть, вы не составили себе никакого мнения о Насте. Если это так, то в этом только моя вина. Настя очень добрая, отзывчивая и тонко чувствующая девушка. У неё огромные тараканы в голове, но если её избранник научится сосуществовать вместе с ними, то не пожалеет об этом. Душа у неё красивая и ранимая, как бы она не пыталась доказать обратное.
У Оскара Уайльда есть такая фраза: «Вновь пережить молодость, можно повторив её безумства». Я пишу этот текст, чтобы повторить свою молодость, вновь пережить ту прекрасную атмосферу, и при этом попросить прощения у Насти.
Настя, теперь ты снова рядом со мной, и так будет всегда. Теперь ты моё искусство. И этого никто не изменит.
На этом заканчиваю. Но только на бумаге, а не в жизни.
________________________
Апрель-октябрь 2018 года.
Оранжевый – белый
В парке было тихо.
Середина осени давала о себе знать. Рано стемнело, шёл мелкий дождик, а ветер пронизывал тело до костей, хотя дул и не так сильно.
Осенью Макс постоянно чувствовал какую-то нелепую тревогу. Вроде бы всё хорошо было в жизни, однако осенью усиливалось ощущение, что это ненадолго и скоро исчезнет, как будто и не было. Наверное, я умру осенью, иногда про себя думал Макс.
А с этой девушкой тревога усиливалась стократно. Они познакомились несколько месяцев назад, но встречались исключительно по вечерам, никуда не ходили, кроме старого парка, возле которого она вроде бы жила. Макс не был уверен, что она действительно живёт рядом: она никогда не позволяла проводить себя до дома и каждый раз, уходя, словно растворялась в темноте. Появлялась она тоже всегда исключительно под покровом ночи: сначала была только тьма вокруг, которая внезапно трансформировалась в молодую девушку в чёрном плаще, с длинными каштановыми волосами и глазами, которые постоянно меняли свой цвет в зависимости от освещения. Плащ она никогда не застёгивала, как бы не было холодно. Она говорила, что тому, у кого холодное сердце, нечего бояться холода вокруг. И как бы в доказательство своих слов, прикасалась к нему ледяными руками. Он много раз пытался отогреть её руки своими, но получалось обратное: его руки леденели, а её так и оставались холодными.
Они постоянно встречались с Вероникой возле статуи оленя. Олень стоял возле маленького озера, изгибал бронзовую шею и вроде как укоризненно смотрел на Макса. Иногда, в минуты ожидания, Макс даже заговаривал с ним. Олень, казалось, понимал смятение Макса, но ничем помочь не мог, кроме как выслушать. А это Максу и надо было. Вероника (она не разрешала называть себя Верой или Никой, только Вероникой, причём произносила своё имя с ударением на «о») приводила его в смятение. Она ему нравилась, но не подпускала его к себе ближе, чем на определённую дистанцию. К чему могли привести такие отношения, Макс не понимал. Но и силы больше не видеться с Вероникой тоже в себе найти не мог.
Темнота плотным одеялом окутала мир вокруг. Максу показалось, что что-то движется во мгле, похожее на большие крылья. Через несколько секунд он увидел, что это полы длинного чёрного плаща.