— И ты пошел на это? — я вдруг задохнулся от догадки.
Якуб равнодушно пожал плечами и спокойно, не спеша ответил:
— Видишь ли, бай, конечно, слишком грубо все это делает. Что с него взять, мужик, степняк. Но вообще он прав, людей надо держать в страхе. Не припугнешь, на шею сядут!
— И вы убили этих людей? — повторил я тупо.
— Положим, убили. Ну и что? В наше время лишь очень недалекие люди могут удивляться подобным вещам. Только не подумай, что я хочу оправдаться. Я просто рассуждаю вслух, пытаюсь понять чему учит нас жизнь… Ты думаешь, ваши так не поступают?
Я смотрел на Якуба, и мне казалось, что только сейчас, здесь, я впервые увидел его. Какое страшное, нечеловеческое лицо! Да, этот способен на все…
И все-таки я не мог молчать.
— Но ведь вы убили невиновных!
— Откуда тебе-то известно?
— Известно! Один из них — Ягмур, брат Сапара! Да, да, того самого Сапара, который спас тебе жизнь. Вы убили его и свалили убийство на меня. Но вы просчитались! Даже его мать, простая старая женщина, не поверила вам. Никто вам не верит! Никто!
Якуб с безразличным видом продолжал разглядывать кувшин. Я выхватил его и швырнул в траву.
— Ты убил его брата, а он, ничего не подозревая, спасает тебя от смерти! Если бы я знал это раньше!..
Якуб посмотрел в ту сторону, куда я бросил кувшин, и отвернулся.
— Зря беснуешься, Мердан. Время такое. Я и сам иногда заснуть не могу, кошмары мучают… Жизнь сейчас, как эти заросли, куда ни сунься, хорошего не будет. И не лезь, ради бога, со своими попреками, и без тебя тошно. Провалилось бы все в тартарары!..
Он поднялся и перешел на другое место, туда, где трава была погуще.
«Значит, так… — лихорадочно соображал я. — Нужно просидеть здесь до вечера… Может, Сапар придет… Но только не упустить Якуба. Подумать только, я сам, своими руками, разрезал его веревки!»
Мы лежали в трех шагах друг от друга и молчали… Зной становился все гуще, все тяжелей давил, прижимая к земле все живое…
Зашуршала трава. Мы разом сели. Переглянулись. Шуршание приближалось. Якуб бесшумно перевернулся, оперся на руки и, пригнув голову, стал напряженно прислушиваться. Он был сейчас похож на зверя, подстерегающего добычу. Шорох повторился, но не ближе, на том же месте.
— Кажется, овца отбилась…
— Один кто-то… — прошептал Якуб.
— Возможно. Пойдем глянем. Нож достань!
Мы осторожно продирались через кусты. Порыв ветра донес сладковатый запах тления. И вдруг я услышал плач. Тоненький, прерывистый — детский.
— Прочь отсюда! — Якуб крепко схватил меня за плечо. — Не показывайся!
— Да ведь это ребенок! Погоди, я посмотрю.
Плач становился все громче, все безутешней… Я подкрадывался, стараясь не дышать.
— Па-па! Папочка!..
Мальчонка лет десяти сидел на земле и горько плакал, шмыгая носом и, поминутно вытирая глаза. Тощее его тельце, прикрытое грязной рубахой, сотрясалось от рыданий.
Прямо перед мальчиком торчали две пары ног.
Вот, откуда этот густой нестерпимый запах! Я бросился к мальчику.
Он вскочил и, как затравленный зверек, в ужасе уставился на меня.
— Не бойся! Я не трону тебя!
Мальчик отступил на несколько шагов и замер, не спуская с меня глаз. Я беспомощно улыбнулся. В глазах ребенка мелькнуло удивление — улыбаться действительно было нечему. Пусть! Лишь бы не напугать, лишь бы он не пустился наутек!.. Я снова улыбнулся. Мальчишка не убегал.
Не зная, что делать дальше, я стоял и разглядывал его. Чумазое, в грязных потеках лицо опухло от слез. Тюбетейка съехала на ухо. Драная бязевая рубашонка висит до самых колен. И все: тонкие, исцарапанные до крови, ноги в цыпках, шерстяные веревочки, которыми подвязаны чепеки, даже шнурок от штанишек, свисающий из-под рубахи, — все густо запорошено пылью.
— Ну, — ласково заговорил я, как говорят с племянником, который дичится, потому что давно не видел дядю. — Не бойся! Иди сюда!
Мальчик шмыгнул носом.
— Это твой отец? — я указал на тело в выцветшем бумажном халате.
Губы мальчика искривились. Он громко всхлипнул, содрогнувшись всем телом, и кивнул.
— А может, это не он? — с надеждой спросил я.
— Он… — Мальчик опять всхлипнул. — И халат его… И шапка… Вот она…
Он подошел к обезглавленному телу и поднял шапку, старую шапчонку с реденькой, вытертой шерстью. В стороне я приметил другую шапку, поновее…
В горле у меня встал комок. Уже не боясь спугнуть ребенка, я подошел к нему и погладил по голове.