На очаге в котле доваривалось мясо. Я невольно проглотил слюну — за два дня я съел только пару кусков хлеба.
На мое приветствие никто не ответил. Я присел на край кошмы.
Дутарист последний раз ударил по струнам и отложил инструмент. Соблюдая приличия, все немножко помолчали.
— Если полковник убит, — послышался вдруг довольный голос, — Осман-баю туго придется…
— А хоть бы и туго, — тотчас отозвался другой голос, грубый, словно охрипший, — тебе что от этого, легче?
— Сказал тоже, легче! Мурад-бай пуще прежнего прижмет. Сколько Осман-бай полковнику отар отогнал, сколько шкурок каракулевых отвез, а Мурад-бай только в глаза ему заглядывал — не прикажете ли еще чего. И все, чтоб Осман-бай перед полковником словцо за него замолвил. А теперь на него и управы нет. В прошлом году отары с пастбищ согнал, в этом — воду оттягать хочет. И отнимет, руку даю на отсечение. Это ж не человек — змея, чтоб ему сгинуть без погребения!
— Кудахтай теперь, — насмешливо отозвался хрипатый. — Сколько раз я тебе твердил: дать надо, взятка и на небо путь откроет! Собрались бы, плюнули, как говорится, в одну яму, потрясли мошной и пошли бы к самому. С носом бы Мурад-бая оставили. Да разве вас уломаешь!
— Ну и шел бы, раз у тебя денег куры не клюют.
— Шел бы… Да если б у меня овцы порожними не остались… — хриплый голос звучал уже не так уверенно.
— Порожними! Это когда было. В прошлом году у тебя почти все матки по двойне принесли.
— Да что ты ко мне прицепился? — со злостью выкрикнул хрипатый. — Мурад-бай тебя больше всего теснит. Нравится, терпи хоть до самой смерти. Одного полковника убили — другой придет. А как придет, люди ему сразу глаза замажут, не все дураки, как мы о тобой!
— Может, такой придет, что не станет брать… — со вздохом протянул первый.
— Чего это ему не брать? — Хриплый захохотал и шлепнул себя по ляжке. — Может, ты бы не брал на его месте?
— Я? — отозвался человек с тонким голосом. — Я бы не то сделал. Будь я большой начальник, я взял бы обоих этих разбойников, Осман-бая и Мурад-бая, отобрал бы у них все богатство, посадил задом наперед на ишаков и погнал бы в пески!
— Ишь ты! — Хриплый громко рассмеялся. — Вот уж истинно — бодливой корове бог рог не дает. Расправился бы с ними, глядишь, за нас принялся бы!
— Да уж тебе бы не спустил! И знаешь, за что? За то, что Мурад-баю зад лижешь. В том споре из-за Биюк-Куграна мы вполне могли бы взять верх, если б ты под самый конец хвост не поджал.
— Ты вот что, придержи язык, — мрачно заметил хрипатый.
— А что? — взвизгнул первый. — Что?
— А то!
Оба угрожающе зашевелились, поднимаясь навстречу друг другу.
— Да бросьте вы, — вмешался человек, сидевший ближе всех ко мне. — Словно петухи молодые. Лучше музыку послушаем. Ну-ка, Оджар, сыграй, милый, что-нибудь.
Дутарист нерешительно тронул струны.
— Не надо, — крикнул Хриплый и снова обернулся к противнику: — У тебя, Ата, мозги слабоваты. С Мурад-баем чего-то не поделил, так уж и Осман-бая изничтожить готов. А того не соображаешь, что, если красные придут, они тебе не то что верблюда, ни единой овцы не оставят! Будешь тогда бога молить, чтоб Осман-бай вернулся… Не приведи господи дожить… — Ата молчал. Хриплый прокашлялся и заговорил уже спокойно: — Не будь у нас Осман-бая или другого кого с длинной палкой, наши с тобой односельчане все бы вверх дном перевернули. Ведь что с народом творится! Словно кто порчу наслал… На самого Осман-бая хвост поднимают… Ну ничего, этот с ними справится. Вот посмотри, как он завтра всех крикунов разделает! — Хриплый помолчал, ожидая, не будет ли противник возражать, и добавил умиротворенно: — Осман-баю, бедняге, тоже нелегко. Нет чтоб дома на ковре лежать, мотайся по всей округе… Ну ладно, это все понятно, сыграй-ка что-нибудь, Оджар.
Дутарист заиграл нежную страстную мелодию. Люди, разгоряченные спором, только что готовые схватиться в драке, полулежали теперь на подушках, умиротворенные музыкой. Потом они зашевелились… И каждый говорил одно и то же: «Молодец!»
Сейчас будут ужинать. Я встал. Странные люди, даже не спросили, кто я. А просто встать и уйти неловко…
— У нас тут верблюдица ушла, трехлетка… — неуверенно пробормотал я. — Не видел кто? Второй день ищу….
Хриплый усмехнулся.
— Не такое сейчас время, чтоб из-за одного верблюда два дня по степи рыскать. Сидел бы ты лучше дома…
Я молча повернулся и пошел.
— Эй, парень! Поешь с нами, — крикнул мне кто-то вдогонку.
Я не отозвался. Тревожно было у меня на душе. Что, если здесь много таких, как эти? Нет, не может быть… В бедных черных кибитках людям сейчас не до сна. Они ворочаются с боку на бок и думают об одном: какую же справедливость выкажет им завтра Осман-бай?