Ни тогда, ни теперь не понимал Сапар-ага людей, на все готовых ради денег. Если ему приходилось слышать, что кто-то постриг соседу овцу и взял за это два рубля, он даже не говорил ни слова, он молча вставал и уходил, но страдал при этом, как от боли. И где у человека совесть? Нету совести, жадность вместо нее. Обеднел бы он без этих двух рублей?
Жадных людей Сапар-ага не понимал и боялся, остерегался их.
Как хотелось ему снова услышать скрип ишачьей арбы в лунную, молочно-белую ночь! Скрип арбы неприятен для уха, это не музыка, но Сапар-ага слышал в нем биение сердец, совестливых, бескорыстных…
В августе Солтанджамал наконец застелила полы кошмами.
Народу на новоселье явилось много, и в комнатах, и на веранде — везде было полно.
В большом закопченном казане, установленном на очаге против дома, жарилось праздничное пишме. Румяные кусочки теста с еще шипящим на них маслом вытаскивали из котла и тут же разносили гостям.
— Кушайте! — угощала Солтанджамал. — Ешьте на здоровье, вон его сколько жарится! Акгозель, закладывай в котел побольше! — Хозяйка вся так и сняла радостью — наконец-то она могла выразить людям свою благодарность, свое сердечное расположение. Первый раз с тех пор, как Ямат ушел на фронт, принимала и угощала она гостей. — Нельзя, сосед, обидишь. Не отпущу, пока не отведаешь моего угощения! Агаджан, сынок, возьми-ка ребят! Тащите сюда дыни с арбузами, пусть гости отведают. Не стесняйтесь, прошу вас, ешьте на здоровье!..
И тут, как по заказу, на краю села появились канатоходцы.
Услышав пронзительные звуки дудок, ребятишки стаей воробьев мгновенно снялись с места и, радостно вопя, бросились встречать артистов.
— Ведите сюда! Сюда их приведите! — вслед мальчишкам кричала Солтанджамал. — Пусть здесь, у нас, представляют!
Бродячие артисты появились во дворе. Один из них, в лезгинской шапке, не переставал играть на медной дудке, да так громко и радостно, что пришел даже Сетдар Нелюдимый.
Второй артист, в черном, подпоясанном блестящим ремешком халате, был невысокого роста, плечистый. Немолодой уже, волосом зарос до самых глаз, и в бороде седина сквозит, а быстрый, как огонь. Нос сплющенный, словно по нему кувалдой били, затылок какой-то плоский. Все особенно дивились его затылку.
— Чего ж дивиться? — сказал сын толстухи Бебек, вечно ворчавший на свою мать за то, что голова у него слишком длинная. — Не затягивали повязкой, вот у человека и голова как голова!
— Голова как голова! — тотчас отозвалась его мать. Разве она когда промолчит? — Пускай она у тебя продолговатая, зато дай бог всякому такую голову! Какой это туркмен с плоской головой! Я таких сроду не видела!
— И не увидишь! Утягиваете детишкам голову, будто не голова это, а вязанка дров! — Он махнул рукой и отвернулся.
Человек в черном халате плясал, высоко подпрыгивая, словно на пружинах. Потом он нарядился рогатым джейраном. Ребятишки с визгом разбегались от него, а взрослые клали джейрану в рот монетки.
Дальше тоже было интересно. Артист попросил дать ему шапки и разложил их в ряд — целых десять штук. Разбежался, перекувыркнулся над ними и одну за другой забросил шапки в небо. Каждый раз шапка взлетала так высоко, что ее было еле видно, и все старались угадать, чья она. Шапки разлетелись далеко в стороны, но все сразу нашлись, только Сапар не мог отыскать свой тельпек.
— Я видел! — крикнул один из мальчишек. — Он к бабушке Каракыз залетел! В огород!
— Не ври, негодник! — замахнулась на парнишку старуха. — Нечего ему к моем огороде делать! Ишь придумали! Дыни вам нужны, а не шапка! Суньтесь только — я вам покажу!
— Да ты не тревожься, Каракыз. Подумаешь, невидаль — тельпек. Найдется…
Немного погодя шапка действительно нашлась. Не куда-нибудь угодила — в стойло к соседскому ишаку.
Сапар-ага всегда улыбался, вспоминая тот случай. А вот сейчас не улыбался, сейчас вспоминать все это было грустно.
Агаджан встретил его во дворе у веранды. В дом Сапар-ага зайти отказался. Сел на старой кошме, возле лестницы.
— Я здесь посижу, сынок, здесь приятней.
— Сапар-ага, я решил увезти маму.
— Я слышал. Что ж, тебе виднее…
— Нужно, чтоб вся семья вместе.
— Это не объясняй, это я понимаю…
— Конечно, она скучать будет. Потом привыкнет, наверное…
— Наверное. Если будет уж очень тосковать, присылай сюда. Погостит немножко…
— Я думаю, она привыкнет.
— Да… Позови-ка сюда мать, Агаджан.