Сыщик оставил Боба на посту, а сам отправился в магазин кинематографов и волшебных фонарей, где имел с хозяином длинный разговор. Через несколько часов уже была готова стеклянная пластинка, на которой в точности были воспроизведены последние слова обугленного письма вместе с помещенными под ними тремя крестами.
С этой-то пластинкой и хорошим волшебным фонарем Нат Пинкертон отправился на виллу мистера Артура Повелла, которой достиг уже с наступлением сумерек.
Глава IV
На месте преступления
В комнате больного царила тишина. Артур Повелл лежал в постели, охваченный лихорадочным ожиданием. С той минуты, как в доме его появился Нат Пинкертон, состояние старика значительно улучшилось. К нему отчасти вернулась даже способность движения, что в значительной мере обусловливалось его внутренним волнением, уже не имевшим ничего общего с бессильной апатией и отчаянием.
В углу, за платяным шкафом, сидел Нат Пинкертон, перед которым на стуле стоял волшебный фонарь.
Внутри фонаря горела свеча, но все щели и отверстия его были так тщательно закупорены, что наружу не проникало ни малейшего луча. За постелью больного, на стене, повесили белую простыню и таким образом сделали все необходимые приготовления, чтобы достойным образом встретить «привидение».
Доктор Вестман, который тоже сильнейшим образом заинтересовался этим делом, засел в маленьком кабинете около спальни, дверь которой осталась полуоткрытой, так что сквозь нее он мог наблюдать за всем, что происходило в комнате больного. Часов около одиннадцати Пинкертон потушил ночник. Луна озаряла комнату слабым голубоватым светом. Сыщик заранее поставил непременным условием, чтобы никто не говорил ни одного слова, и в комнате слышалось только дыхание больного.
Где-то на башне пробило полночь.
Старик чуть-чуть приподнялся с постели и хотел что-то сказать, но Пинкертон сделал ему знак молчать. Его тонкий слух еле различил тихий шорох в передней, которого не услышали ни Артур Повелл, ни притаившийся за дверью доктор Вестман. Прошла еще томительная минута. Повелл откинулся на подушки и закрыл глаза. Он притворялся спящим, все время поглядывая на дверь.
Вот она чуть-чуть открылась, затем на пороге показалась длинная черная фигура. С плеч ее спадал широкий темный плащ, лицо, белое как снег, искаженное в ужасную гримасу, выглядывало из-под надвинутого на него темного капюшона.
Все явление производило впечатление чего-то подавляющего, страшного, впечатление, еще более усиливающееся вследствие неясного освещения комнаты. Пинкертон отлично понимал, что старик при виде этого мнимого духа должен был перепугаться до смерти.
Несколько секунд фигура недвижно простояла на месте, потом вдруг подняла обе руки и сказала глухим, замогильным голосом:
– Артур Повелл!.. Проснись!
Старик сейчас же открыл глаза, приподнялся и, громко вскрикнув, протянул обе руки, точно защищаясь от страшного гостя.
А фигура подходила все ближе и ближе, пока не подошла к самой спинке кровати.
Нат Пинкертон взглянул на Повелла и остался доволен. Действительно, старик, уже не чувствуя страха, притворялся исполненным безграничного ужаса.
– Чего ты хочешь от меня? – спросил он дрожащим голосом.
– Твоей жизни! Ты подлый злодей, обманувший и соблазнивший несчастную девушку! Дух ее требует отмщения! Негодяй, тебя постигнет достойная кара!
Мнимое привидение говорило голосом, который действительно должен произвести на слушателя впечатление страшное и жуткое.
В эту минуту Пинкертон неслышно поднес руку к стоявшему перед ним на стуле аппарату, и на стене, за постелью больного, вдруг появился светлый блестящий круг, а на нем ясно и отчетливо вырисовывались многозначительные слова:
«будь проклят убийца Артура Повелла.
+ + +»
Черная фигура испустила громкий крик ужаса. Капюшон откинулся назад, «дух» в ужасе поднял обе руки.
– Боже мой! – проговорил он. – Почерк Джона Локвуда!.. Его письмо мне! Убитый – он воскрес!
– Да, Мак Керринг! – загремел тут могучий голос сыщика, и в ту же секунду комната осветилась ярким электрическим светом.
Пораженный преступник увидел перед собою не только Ната Пинкертона, стоявшего с направленным на него револьвером, но и изумленного доктора Вестмана, который вышел из кабинета.
– Дух несчастного Джона Локвуда, убитого тобою, вопиет о мщении! Подлый негодяй! Ты хотел убить и дядю! Твоя игра сыграна! Ты арестован!
Из-под мантии преступника со звоном упал на землю острый, как бритва, кинжал. Пинкертон подошел к негодяю и сорвал с него плащ.
В бледном лице, покрытом толстым слоем белил, Артур Повелл узнал черты своего племянника.
Преступник до такой степени потерял всякое присутствие духа, что, не сопротивляясь, дал надеть на себя оковы. Он стоял, точно пораженный громом.
– Мак Керринг! – сказал тогда больной. – Как велика твоя подлость! Ты кончишь жизнь на электрическом стуле, а какая блестящая будущность могла бы тебя ожидать!
Керринг ничего не отвечал.
– Полноте, – заявил Нат Пинкертон, – негодяй не достоин, чтобы вы с ним говорили, мистер Повелл.
Но тут арестант вдруг точно пришел в себя. Он громко вскрикнул и впал в состояние такой ярости, такого дикого бешенства, что Пинкертон только с трудом укротил его.
Он свел его вниз, подозвал нескольких полисменов и передал им арестанта. Через полчаса последний сидел уже под замком. Ввиду очевидности и тяжести приведенных против него улик, ему оставалось только признать себя виновным. Его признание пролило свет на многие еще не выясненные пункты этой трагической истории.
Когда Керринг приехал из Англии погостить у дяди, Артура Повелла, последний как раз начал писать письма своему незаконному сыну Джону Локвуду. Он не скрывал этого от Керринга, и негодяй, мечтавший о состоянии старика, решил помешать его намерению.
Он перехватывал все его письма, тогда как бедный старик думал, что Джон Локвуд не хочет отвечать ему. С другой стороны, Керринг перехватывал и все письма, приходившие из Англии. Он пришел в ярость, когда однажды получил письмо Джона Локвуда, в котором тот сообщал отцу, что в самом ближайшем будущем приедет в Соединенные Штаты.
Он во что бы то ни стало решил помешать встрече между Повеллом и Локвудом, чувствуя, что такая встреча, безусловно, грозит ему потерей наследства. Он встретил Локвуда в гавани Нью-Йорка и предупредил, чтобы он не шел в дом Артура Повелла, так как последний будто бы грозился прогнать его.
И вот Джон Локвуд поселился на 42-й улице, жил скромно, хотя и предавался иногда развлечениям, так как обладал довольно большим состоянием. Единственным и самым горячим его желанием было добиться примирения с человеком, в котором он все-таки видел своего отца.
Он писал Повеллу письмо за письмом, но ни на одно не получал ответа, так как Керринг перехватывал все.
Это страшно огорчало Локвуда, который поселился у вдовы Клеменс под именем Фельдора. Он часто приходил к дому Повелла, точно его влекла туда какая-то неудержимая сила. И вот однажды он увидел, как из подвального окна виллы выбралась темная фигура с белым как снег лицом. В фигуре этой он узнал Мака Керринга, племянника своего отца. На следующее утро он совершенно случайно услышал, что с Повеллом ночью был удар и что он слег тяжело больной. В душе его поднялось довольно определенное подозрение. Еще при первой встрече с Маком Керрингом он условился с ним, что будет писать ему до востребования под шифром «М. К. 713». И вот Локвуд написал Маку Керрингу письмо с тремя крестами, в ответ на которое был им убит, так как преступник сейчас же догадался, что письмо не могло быть ни от кого другого.
Мака Керринга приговорили к смерти, и он умер на электрическом стуле. Артур Повелл же вскоре скончался, оставив все свое состояние благотворительным учреждениям.