"Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна."
Лермонтов, Миша, войну ненавидел, потому что видел ее не из окна кабинета. Знаешь, Лев Толстой, который войну тоже знал не понаслышке, сказал, что человек взять оружие и пойти с ним на противника вправе только в трех случаях: когда необходимо защитить себя, своих близких и свой кров. Все! В остальных случаях, по мнению великого писателя, идти с оружием на кого бы то ни было преступно! Я с ним полностью согласна.
-А гражданская война?
-Ей предшествовала революция, которая, по сути, и развязала гражданскую войну. А революция, насколько нам известно, посылала людей не защищать себя, своих близких или свой кров. Она посеяла ненависть, вражду и междоусобицу между гражданами одной страны. В этом ее бесчеловечная суть. А между тем, таких же свобод и прав угнетаемая часть населения могла получить эволюционным путем, минуя насильственные способы. Разумеется, эволюционный путь развития гораздо медленнее революционного.
-Стало быть, если бы в Семнадцатом году не свершилась революция, мы и сейчас жили бы при капитализме?
-Не знаю. Я не берусь судить историю. Я только говорю тебе, что нельзя однозначно принимать гражданскую войну и Великую Отечественную. Отечественная - потому и отечественная, что каждый воин в этой войне защищал себя, своих близких и свой кров от иноземных захватчиков, которые пришли в нашу страну с оружием в руках. Мы защищали себя, и в этом вся справедливость.
-А когда наша армия продолжала воевать за пределами наших границ?
- Я же сказала, что не берусь судить историю. Я думаю, что она сама все со временем рассудит. А с тобой, между прочим, я беседую только по той причине, что очень уж слишком ты восхищался войной как способом установления социальной справедливости и государственного правопорядка. Такие мысли, скажу тебе, дорогой, ни к чему хорошему не приводят.
Тот же день. Сосновка. В доме Н.Гончаровой.
-...Да кто же мне, Наталья Николаевна, сейчас даст отпуск? Сейчас как раз самый сезон в лесу: сплав в разгаре. А у меня в бригаде и без того четверо вальщиков уволились. Вот и кумекайте, как мне идти к начальству с этим делом. Конечно, можно было б и с собой в лес взять. Благо, что каникулы у детей будут. Но с двумя-то шибко несподручно. Ваньку-то я могу с собой все время и куда угодно таскать. Я и спать к себе его могу пристроить. А с Алькой затруднительно. Она девка. Четырнадцать, поди, уже. Отдельной избы у нас там нет, а в одной с мужиками нехорошо. И ей срамно, и мужикам плохо. А в бригаде сплошные вербованные. У них, как известно, ни стыда, ни совести: и побаловаться могут - с них станется. Вот такой расклад получается. Вам, конечно, спасибо огромное за хлопоты, но что делать вперед - ума не приложу. Одна надежда, что, может, Галина одумается да возвернется.
-Вы что-нибудь выясняли насчет нее?
-Да что выяснять? Дома она, там, на Волге.
-Вы в этом уверены?
-Почти. Однажды она уже так уезжала. Правда, не так надолго. Тогда дети помладше были.
-Знаете, я могла бы вам предложить вариант. Возможно, он и не самый хороший, но, во всяком случае, вполне приемлемый в данной ситуации. Что, если Алевтину я возьму с собой на юг? На лето, конечно. За лето, я думаю, ваша супруга приедет, наконец, сюда, и вы разберетесь между собой окончательно. Ну, а Ваню вы, действительно, возьмите с собой в лес, если это возможно. Понимаете, я не смогу взять с собой двоих детей. Знаете ли, мои близкие меня могут не понять. К концу лета мы, разумеется, приедем. Я полагаю, что Але южный климат очень даже на пользу пойдет. У нас на Черном море очень много детей-северян отдыхает. А Ваню тоже можно было бы к нам привезти позже, если Галина Тарасовна не объявится в здешних краях. Я только должна договориться с родственниками. Вы же сможете прилететь с ним самолетом во время отгула?