— Нормально?!
— Ты прелестна, — улыбаюсь я.
— Все шутишь, — грустно говорит она.
— Как всегда, — не спешу, как обычно, раскрываться я.
Идем мы потихоньку, она держит меня за руку.
— Осторожней, Саня! Тебе больно, да? Ты скрываешь от меня?
Ног, к черту, все равно нет, но ведь не женщина же я.
— Все прекрасно, Наталья.
— Прекрасно, пять часов на снегу пробыл. Бедный Саня, — она целует мои губы.
В лесу, застрелись, ничего не видно, хотя снег белый, но ели и сосны — очень густые деревья. Снег белый, а вокруг темно. Как мы выберемся, не представляю.
На звук проносящихся машин мы идем, возвращаясь назад. Выходим на опушку, проходим поляну, овраг и выбираемся на дорогу.
Хоть не заблудились, думаю с облегчением я, и от этого вроде легче. Неужели сейчас будет теплая машина и окончится эта холодина? Я поднимаю руку. Проходит одна машина, вторая. Они и не думают останавливаться, слегка притормаживая, когда летят мимо меня, и слепя фарами. Проклятые, думаю я.
На ногах стоять просто невозможно. Сейчас я упаду. И на ее глазах… Я оглядываюсь на темный молчаливый лес. Может быть, это было счастье? Хотя кто знает, что такое счастье, думаю я.
— О чем ты думаешь, Санечка? — она вглядывается в мои глаза.
— О счастье, — банально отвечаю я.
— Что ты думаешь?
— Это секрет. Если я тебе все расскажу, тебе завтра будет неинтересно, а я еще хочу увидеть тебя, — она стоит очень близко от меня.
Проносится еще одна машина.
— Что же делать? — спрашивает она.
— Они, идиоты, боятся, что ночью из леса двое останавливают. Боятся, что убьют. Вот кретины, тут ног нет, а они боятся.
— Саня, не злись. Спустись, а я остановлю одна.
Я смотрю ей в глаза.
— Правильно, Наталья, ты у меня волшебная. Спуститься — я спущусь, если только потом смогу подняться обратно.
— Я тебе помогу, — смеется она.
Я спускаюсь и выглядываю. О счастье, совсем пустой, с зеленым огоньком, она стоит одна — он сразу останавливается как вкопанный. Ну, получишь ты на чай у меня, думаю я.
Она открывает дверь и говорит:
— Саня!
Потом ему:
— Подождите, тут раненый у меня.
Я взбираюсь по склону наверх — она подает мне свою крепкую тонкую руку — и плюхаюсь на заднее сиденье. Она садится рядом и обнимает меня. Шепчет в ухо ласково:
— Санечка, потерпи, доедем, я согрею тебя.
— Гуляли в лесу, молодые? — спрашивает шофер и поворачивается, глядя на меня.
— Да, — отвечаю я.
— Замерзли небось, двадцать четыре холода.
— Да, — отвечаю я.
— Сейчас мы печечку подвключим, натопим побольше, — говорит он. Ладно, дам ему на чай, думаю я.
— Наталья, давай поцелуемся, — шепчу я. — Иначе я умру от охлаждения…
Она, видимо, не хочет, чтобы я умирал.
Мы сидим на заднем сиденье машины и целуем губы друг у друга. Я сильно обнимаю ее и так держу, не давая дышать.
— Саня, ты задушишь меня, — шепчет она.
— Это как раз то, что я хочу, — чтобы ты никому не досталась.
Машина уже въехала в Москву, кольцевое кольцо. Мелькают дома, Юго-Западная, мы едем по Ленинскому проспекту.
— У тебя есть время, Наталья?
Она смотрит на часы, и мне становится темно в глазах: без десяти десять. Она должна была быть не позже семи дома.
— Да, Санечка.
— Так уже…
— Скажу, что была у подруги, — перебивает она.
Мы проезжаем «Кинолюбитель», универмаг «Москва», «Трансагентство» — скоро Гагаринская. Улицы пусты, освещены и покрыты укатанным снегом. Гагаринская. Мне приходит в голову:
— Здесь остановите, — говорю я.
Расплачиваюсь, и мы выходим на улицу из тепла.
— Спасибо, — говорю я. Я редко говорю таксистам «спасибо», только очень хорошим.
— Куда мы, Санечка?
— В кафе «Южное», заманчивое название. Я там никогда не был.
— Я тоже, — она смотрит на меня, — не была.
Мы заходим, в кафе полумрак. Даже не похоже на наше кафе, у нас нельзя полумрак. Черт-те что творится: места есть. И уже совсем невероятное, официантка через пять минут подходит… Наверно, потому что я с необычной женщиной, она — необыкновенная.
— Что ты будешь, Наталья? Что-нибудь есть?
— Нет, я — кофе, горячего и побольше.
— Еще что-нибудь, пожалуйста.
— Спасибо, больше ничего не хочется.
Она, видимо, решила быть бухгалтером-экономистом — по учету моих денег.
— Какие пирожные у вас есть, девушка?
— Всякие. Пятнадцать видов, что я вам перечислять буду?!
О, это уже знакомое.
— Значит, не будете?
— Нет.
— Тогда: кофе, все пятнадцать видов, а мне крепкий чай.