Я целовал ее лицо, покрывая его несильными поцелуями, а она обняла мою голову и не отпускала ее, и только подставляла мне разные стороны своего лица, шеи, затылка. Она никогда не была такой, я никогда не видел ее такой: какой-то растерянной, испуганной, возбужденно дрожащей.
Дождь стал в ровную стену и теперь лил мерно с неба. Темнота была такая, что я даже не видел фонарей, и были ли они вообще.
Наталья неожиданно успокоилась и затихла. Казалось, она заснула или нечаянно задремала, глубоко задумавшись. Ее губы коснулись моего уха, и она прошептала:
— Санечка, уже поздно, меня ждет папа. Я сказала, что только на час, а прошло уж, наверно, два или три. Я завтра приеду… Санечка. — Она коснулась языком моего уха и вдохнула в него так, что у меня на секунду закружилась голова.
— Поймать машину?
— Разве мы не пойдем вместе?
— Ты вся промокнешь.
— Я не сахарная, — пошутила она.
— Подожди, — я расстегнул пальто и показал ей куда.
Она кивнула. Пригнулась и нырнула под пальто, которое я навесил как тент над ней, благо оно большое.
— Теперь в ногу быстро побежали, три-четыре.
Не успел я сделать первый шаг, как она сказала:
— Саня, я сумку забыла.
Мы повернулись, на скамейке лежала оставленная сумка.
— Молодец, Наталья, — сказал я серьезно, — а там, конечно, все документы и…
— Ну, Саня… Это же оттого, что ты рядом.
— Хорошо, ныряй, побежали.
Побежали мы резво и, как ни странно, в ногу.
Машины проносились мимо и обдавали водой, бросающейся в лицо из-под колес так, что мне пришлось развернуть наш кожаный шатер спиной к дороге, спасаясь им как укрытием, и на каждый шум поворачивать голову.
С Натальей какое-то сплошное везение. Через несколько минут остановилась черная «волга», да еще в такой ливень, и сразу взяла нас.
— Саня, — зашептала Наталья мне, — у тебя замечательное пальто, я ни капли не промокла, совсем сухая.
Я потрогал рукой, все было первозданно.
— Чего ты шепчешь?
— Не знаю, — она улыбнулась, мелькнувшая мимо машина осветила ее улыбку. — Спасибо тебе, Санечка, что укрыл от дождя. Ты такой заботливый…
— Я не о тебе заботился, мне пальто твое жалко было, очень красивое и тонкое.
Она даже рассмеялась от неожиданности.
Дождь стал стихать, мы ехали. Я смотрел вперед, и вдруг прямо на глазах он из мокрого превратился в белый.
— Наталья, снег!
— Самый настоящий.
— Сколько живу, никогда не видел, чтобы дождь в снег превращался.
И он повалил, повалил хлопьями, невероятно.
— Завтра метель обещали, — проронил шофер.
Я наклонился к Наталье.
— Надеюсь, ты не заблудишься, — прошептал я.
— Нет, Санечка, я не литературная. А почему ты шепчешь?
— Не знаю, — улыбнулся я, — тебе подражаю.
Теперь снег шел колкий, мелкий и, дико гонимый ветром, облеплял стекла машины, ревя и меча за окном.
— Прямо к подъезду?..
— Да. А то я не дойду. Собьюсь с пути, — она засмеялась.
— Я тебе помогу.
— Чем? Выбраться?
— Нет, сбиться.
— А, это ты можешь!..
Всю остальную часть пути мы молчали, обнявшись и задохнувшись в долгом поцелуе.
Она указала шоферу, где подъезд, и он остановился. Я инстинктивно откинулся в глубь сиденья.
— Что ты, Санечка, это не нужно, уже ни к чему. Все и так всё знают, ведь не маленькие же.
Она быстро поцеловала меня, шепнув:
— Я буду рано, не просыпайся, пока я не разбужу тебя.
Дверь захлопнулась, мелькнула ее голова в шапке и скрылась в подъезде. И чего мне, идиоту, раньше шапки не нравились. Она классно выглядит в ней.
— Куда?
— Да вроде некуда.
— Но в снегу же я не могу тебя оставить, — сказал он, и мне это понравилось.
— А сколько сейчас?
— Пять минут одиннадцатого.
О Господи, ужаснулся я про себя, так поздно. Она не знала или знала?
— Вы меня можете отвезти на Горького к театру Ермоловой?
— Поздно вообще уже.
— Я зап…
— Я понимаю, что заплатишь, — он на секунду задумался, — ну хорошо, поехали.
Внутри было тепло и уютно, а снаружи бушевала метель. Настоящая метель. Слава Богу, Наталья дома. Тихая музыка лилась из приемника. Довез он меня быстро. А первый раз в жизни мне хотелось ехать медленно, не быстро. Но все кончается (в жизни), и это понятно.
Он остановился, развернувшись на улице Горького, прямо напротив подъезда театра. Мне оставалось проскочить четыре шага.
Я достал бумажку в темноте и протянул ему.
— Спасибо.
Он развернул ее. Ну, думаю, сейчас начнется.
— Это пять, ты не ошибся?