— Санечка, доброе утро. Ты хорошо спал?
— Спасибо, да. А как ты добралась?..
— Нормально, он спал, так что душеспасительных бесед не состоялось, а папе пластинка очень понравилась. Сказал спасибо и, по-моему, о чем-то догадывается. Он ее в восемь утра слушал, уходя.
— Я рад.
— Саня… папа улетает вечером сегодня из Шереметьева. И я должна целый день мотаться по заказам, выкупать их, чтобы отправить с ним: икру, крабы и прочее, для Аннушки и мамы. Они очень любят, а там это дорого стоит. Я не могу тебя увидеть сегодня, и мне очень жалко. Я так хотела. Ты не обижаешься?
— Нет, Наталья, все в порядке.
— Санечка, не обижайся, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Когда ты говоришь, что все в порядке, это значит, что все не в порядке и ты обижаешься. Ты мне позвонишь завтра?
— Как я могу не…
— До свиданья. До завтра.
Я выхожу из будки телефона-автомата. Итак, целый день впереди, ожидания до завтра. Надо бы в институт съездить. Такая тоска, просто ужасная. Но дома сидеть тоже пусто и одиноко. Ладно, если в пять минут такси поймается, поеду, если нет, то не поеду.
Я стою у края тротуара. По логике, думаю я, эта дорога односторонняя, от центра в сторону «Ждановской», пустыми туда таксисты не едут, а если и едут, то в парк и возвращаться не будут обратно.
— Куда? — остановился таксист, и совсем пустой, черт-те что.
— На Пироговку.
— А! Мне туда как раз.
С ума сойти!
— Да не надо тебе туда, — говорю я. — Лучше поезжай в какое-нибудь другое место. И я тогда не поеду.
— Ты чё, парень, того?! — он приложил палец к виску. — Тебе надо ехать или не надо? А то я и без тебя поеду, мне в мединститут на консультацию.
— Ладно, поехали, — говорю я и про себя добавляю…
— Тебе куда на Пироговку, в мединститут, что ли, тоже?
— Нет, рядом, в пединститут.
— Учителем, значит, будешь, хорошее дело.
— Не буду, и дело плохое.
— Чего это ты так?
— Просто. Кого учить и для чего?
— Ну, — он задумался, — подрастающее поколение.
— Ему так хочется учиться, этому подрастающему поколению, как мне кошкой стать.
— Но кто-то ж выучивается?
До чего таксисты говорить любят.
— Дефекты и выучиваются, кому больше делать нечего.
— Чего-чего? — не понял он.
— Говорю, неполноценные и учатся. И выучиваются. Им ничего другого не остается.
— А ты сам студент?
— Вроде.
— Ну и как учишься?
— Вот, первый раз за месяц в институт еду. Учиться.
— Значит, ты полноценный, этот, как ты их назвал, не дефект.
— Я тоже неполноценный, но по другим делам.
— А тебя чего вертит-то?
— Женщины, — шучу я.
— Много? — он принимает всерьез.
— Одна. Сейчас дома, собирается. Хочешь заедем?
Он оборачивается и смотрит на меня.
— С удовольствием, но у меня консультация.
— И то спасибо, что не отказал.
Он останавливается на светофоре. Ему, видно, хочется, чтоб я спросил, какая консультация, и он начнет мне долго и нудно объяснять, а я ненавижу, когда говорят о болезнях, болячках и заболеваниях.
— Ты чего-то сегодня, парень, резко настроен.
— Это случается, не обращай внимания.
— Да мне чего! У меня консультация.
И смотрит на меня. Но я не спрошу.
— В самом институте, три месяца очереди ждал.
— Дождался, а?
— Ага, — радостно подхватывает он, — профессор-светило, все время по конференциям летает, не застать.
— Но ты застал, — я не заметил, как тыкнул.
— Да, целых три месяца ждал.
— Ну, тогда вот здесь поверни налево, мне Малая Пироговка нужна, и останови на углу.
— Во двор не заезжать?
— Не надо. Неудобно, когда преподаватели от метро пешком идут, а ученики к институту на такси подъезжают.
Остатки ложной стыдливости.
— Понятно, — бормочет он, думая, отдавать мне сдачу или оставить на чай. Думая, пройдет это или нет.
Вдруг я говорю:
— Все вы, таксисты, одинаковы, и ни одна консультация вас не исправит.
— Чего? — не понимает он.
Я хлопаю дверью, не громко, и иду по улице. Как преподаватели, ногами. Захожу в институт, и что за жизнь: за месяц ничего не изменилось, как стоял, так и стоит.
Едва я делаю шаг по направлению к буфету (вы помните — три места), как на меня с ходу налетает Светка, она прямо по нюху вычисляет, когда я появляюсь. Вот кто растопит мою душу и печаль, тоску и грусть и сердце, заодно с душой.
— Санька, несчастный, где пропадал? Я тебя сто лет не видела.
— Сто лет одиночества, хочешь сказать.
— Вечно твои шуточки, я правда по тебе соскучилась.