Еще одна группа рабочих прошествовала с колонной мимо нас. Мне захотелось подставить им подножку. Учинить драку, пустить кровь, переломать им кости.
— Она не хочет тебя видеть. Извини, Берман. Так уж вышло.
Я уступил дорогу дорической колонне.
— Сколько весят эти штуковины?
— Не так много, как ты думаешь. Облицованный гипс. Это не мрамор. Если бы они были мраморные, без рабов мне б не обойтись.
— Я думал, она собирается во Флориду.
— Брось, Берман, она сопливая девчонка. Как она может добраться до Флориды? Она еле говорит по-английски. И выбор у нее — или сюда, или на панель.
— Понятно.
— Она считает, ты ее предал. Очень принципиальная. Во всяком случае, здесь она в безопасности.
— Это как посмотреть.
— Надеюсь, ты не злишься. Ничего личного.
— У меня несколько твоих книг и парочка граммов травы.
— Прекрасно. Не парься. Они твои.
— Выгодная у меня получилась сделка.
— Берман, не валяй дурака. Ты же умный парень.
— Просто гений.
— Всего хорошего, Берман.
Когда он ушел, я немного постоял, наблюдая, как землекопы снуют взад-вперед. Дождался, пока пронесут последнюю дорическую колонну, и пошел домой. В другой стране, по другим законам я должен был бы вернуться в дом Руфуса с ружьем. Но здесь, за городом, в то лето, когда мне еще и семнадцати не исполнилось, такой вариант исключался. Вместо этого я совершил убийство цивилизованно. Пока я дошел до дома, на дворе у Руфуса все были мертвы. Руфус, Наташа, мои приятели-укурки. Я больше никогда их не увижу. Пока я дошел до дома, я успел создать себя заново. Я сменю школу, гардероб, уеду в чужой город. Возьму реванш — покорю красивых женщин, изучу боевые искусства, предамся экзотическим увлечениям. Я четко видел свое будущее. Все спланировал. И все-таки, уже в нашем дворе, я поддался непонятному искушению, присел на корточки и заглянул в окно подвала. В этом ракурсе я его никогда не видел. Именно такая картина открывалась перед Наташей, когда она к нам приходила. Из яркого летнего света я смотрел в темноту. Моей подпольной жизни пришел конец.
Хоински
Пер. О. Кулагина
Доктор из паллиативной помощи, молодой еврей в очках, прощупал бабушкин живот и сказал, что вздутие образовалось не только из-за скопившейся жидкости. Причина крылась в самой болезни. А она уже затронула почки и поджелудочную железу. Очень страшная болезнь, сказал доктор, но в комнате все, кроме бабушки, уже примерно знали, какая она страшная. Бабушка смогла выговорить «спасибо» и несколько раз повторила слово хофф. Английского она не знала, а доктор, я думаю, не настолько владел идишем, чтобы понять: она повторяла слово надеюсь.
За дверью, в прихожей, доктор объяснил мне, что ждать бесполезно. Она может прожить месяц, может — меньше, но нет смысла сдавать билет на самолет. Я поблагодарил его и вернулся в гостиную досматривать второй период хоккейного матча. В соседней комнате мама и тетя изворачивались, пересказывая бабушке, что сказал доктор.
Тем же летом, когда нам сообщили диагноз, я поехал в Канастоту на церемонию чествования боксеров в «Международный зал боксерской славы». Там мне и посоветовали наведаться к Чарли Дэвису — он хотя и перенес недавно инсульт, но жил самостоятельно у себя дома в Сан-Франциско. О Джо Хоински никто, в общем-то, ничего не знал, но если кто и знал, то только Чарли Дэвис.
В этот день имя Джо Хоински внесли в списки «Зала Славы» в категории «выдающиеся боксеры» прошлого. Хризантема Джо, Малыш Джо, Профессор, Калифорнийский Ужас — имя этого величайшего тяжеловеса, так и не получившего официального титула, было знакомо только горстке людей, которые еще помнили его. Он был первым выдающимся еврейским боксером Америки. Цитировал в письмах Шекспира. Осуждал расизм. В доках Сан-Франциско кули научили его укреплять кисти рук, опуская их в бочку с рассолом, благодаря чему он ни разу их не отбил себе, ни в перчатках, ни голые. Ходила легенда, что именно Джо первым применил левый хук.
Я позвонил из Лос-Анджелеса домой и узнал, что у бабушки три дня не было стула, а после клизмы вышел один катышек, да и то за час. Она так намаялась, что потом до утра не могла встать с постели. Звонил ее дантист и сказал, что зубной протез, который я, как было велено, завез ему перед отлетом, починить нельзя, его придется менять, и тетя согласилась заплатить сколько надо, потому что никто не решился бы сказать бабушке, что новый протез ей больше не понадобится.