— Котенок, бабушка умерла. Нет больше бабушки.
Дом Чарли был в пятнадцати минутах от аэропорта. Я поехал туда и нашел фотографию, которую он мне обещал. У меня такой не было. Фотографию сделали в начале 1890-х, когда Джо был на вершине. На снимке он в черном трико, на плечах и руках упруго проступают мышцы. Меня не смущало, что я забираю фотографию, ведь Чарли наверняка хотел мне ее отдать. По поводу остальных вещей я собирался позвонить в Канастоту, в «Зал Славы».
Утром был рейс на Торонто, и я поспал несколько часов у Чарли на кушетке, прежде чем ехать в аэропорт. Мне пришло в голову, что современная техника позволяет никогда не опаздывать на похороны.
В самолете я прочитал список стихов, предназначенных для личной связи с Христом, который написал для меня Джим.
От Иоанна, 1:12 дал власть быть чадами Божиими
К Римлянам, 3:23 потому что все согрешили и лишены славы Божией
К Евреям, 9:27 и как человекам положено однажды умереть, а потом суд
Откровение, 3:20 сделаем свой дом, сердца свои, домом Господним
Внизу он оставил свой номер телефона и нарисовал крестик.
Я ему не позвонил и стихи эти читать не стал. У нас дома нет Нового Завета, но я нашел молитву, которую полюбил еще в еврейской школе. Ей научила меня красивая женщина из сефардов — она была у нас учительницей иврита в четвертом классе. Мы пели эту молитву каждое утро.
Из тесноты воззвал я к Господу — простором ответил мне Господь. Господь со мной, не устрашусь. Что сделает мне человек? Господь мне в помощь, и увижу я (гибель) ненавидящих меня. Лучше уповать на Господа, чем надеяться на человека. Лучше уповать на Господа, чем надеяться на знатных. Все народы окружили меня, но именем Господним я уничтожу их. Окружили меня, окружили, но именем Господним я уничтожу их. Окружили меня, как пчелы, (но) угасли, как огонь (в) колючках, — именем Господним я уничтожу их. Ты сильно толкнул меня, чтобы упал (я), но Господь помог мне. Сила моя и ликование — Господь, и стал Он спасением мне. Голос радости и спасения в шатрах праведников, десница Господня творит силу. Десница Господня вознесена, десница Господня творит силу[21].
Это была молитва человека, готового постоять за себя.
Бабушку похоронили в простом сосновом гробу. Перед смертью она истаяла. Последнюю неделю не могла есть, а под конец ей было больно проглотить даже воду. Мне сказали, что она умирала, не приходя в сознание, хрипло втягивала воздух, а из ее руки все еще торчала внутривенная игла от капельницы. На похоронах я плакал только из-за мамы и еще заплакал до похорон, увидев дедушку — он был совершенно потерянный и рыдал, как старый еврей. Даже когда сосновый гроб загудел от первых комьев земли, словно басовый барабан, я держался.
Это потом, ночью, когда я на четвереньках стоял на кладбище и искал бабушкин зубной протез в глубоком сугробе, я завыл по-русски: «Бабушка, бабушка, где ты, моя бабушка?» Я ревел бесстыдно, нащупывая по локоть в снегу новые вставные зубы, которые забыли похоронить вместе с ней. Пока я вез протез, начался буран, какого не случалось с 1944 года, а я не взял с собой ни фонаря, ни лопаты. Я поехал на кладбище, несмотря на мамин запрет, да и еврейский закон требует, чтобы никто не ходил на могилу целый месяц. Но я подчинялся другому закону. И вот я копал, сначала целенаправленно, потом в панике. Руки горели и постепенно немели. Ботинки и брюки намокли от снега. Под конец я уже хотел не похоронить зубы, а просто не потерять их.
Миньян
Пер. Л. Беспалова
После смерти бабушки дед объявил, что оставаться в квартире, где они прожили десять лет, не хочет. Слишком много воспоминаний, к тому же для одного человека она дороговата. Мать с теткой заполнили кучу бланков на получение субсидированного жилья, и деда поставили на очередь. Получи он квартиру, экономия составит не одну сотню долларов каждый месяц. Деньги, разумеется, его жизнь не изменят. Потребности у него самые что ни на есть скромные. Чай, картошка, творог, черный хлеб, курятина, молоко, варенье. Одежду ему мать с теткой покупали в «Муре» — сети магазинов уцененных товаров, где на всех ярлыках стояло «сделано в Канаде». Путешествовать он не путешествовал, кроме синагоги, никуда не ходил, ни на концерты, ни в кино. А нужны ему деньги, не нужны — неважно. Умрет — внукам больше достанется.
Но вот и год прошел со смерти бабки, а очередь деда не приблизилась. В списках очередников значились тысячи людей, а сколько еще ждать, узнать никак не удавалось. Год — это еще что, сказала мне мама, она слышала, ждут и по три, и по пять лет. А многие — не хотелось бы об этом говорить, — своей очереди так и не дождались. Сыну Шолома Зейденбаума, Минке, написали, что его отцу выделена квартира, спустя месяц после смерти Шолома. Не знаю, что и делать, сказал Минка, плакать или смеяться. Нам эту историю он рассказывал смеясь.