— Иди, Наташа, ложись. Давай немного поспим, а завтра все будет ясно, — сказал Андрей. — Сколько впечатлений за эту ночь, я не могу все сразу переварить.
— Понятно, — Наташа поднялась, — спокойной ночи. Можно я тебя хоть перед сном поцелую, композитора, пока еще своего?
Она чмокнула его в переносицу и ушла. Через некоторое время Андрей услышал, как она заплакала. Он хотел было встать и попробовать ее успокоить, но это было выше его сил. Через час всхлипывания прекратились, стало слышно, как по улице пошли первые автобусы. Андрей определил, что время приближается к семи. Он поднялся, прошел в прихожую, тихонько включил свет. Наташа лежала не шелохнувшись: сон все же сморил ее. Андрей раскрыл дверцу шкафа, достал свою сумку, сложил в нее туфли, свитер, еще кое–что из своих вещей, стал одеваться. Он уже застегивал сапоги, когда в спальне загорелся свет и к нему выбежала Наташа:
— Ты куда?
— Пойду к Петровичу, — сказал Андрей, — так будет лучше. Все равно ведь когда–нибудь это должно закончиться. Или меня посадят, или придется бежать дальше. В любом случае ты меня ждать не станешь.
— Прекрати, — Наташа вытащила ключ из замка, — ты меня еще плохо знаешь. Никуда ты не пойдешь. Понял?
— Пойду… отдай ключ.
— Не дам. Не валяй дурака. Я тебе настойки принесу — напейся и усни. А проспишься, все на трезвую голову обдумаешь, тогда и решай… слова не скажу. А сейчас — нет, не пойдешь никуда.
— Нет, Наташа. Я лучше сейчас пойду. Открой дверь.
— Нет, нет, нет! — закричала Наташа и рванула Андрея за пиджак так, что посыпались пуговицы.
— Ты что делаешь? — вскипел Андрей. — Дай ключ!
Он попробовал перехватить Наташину руку, но получил такую затрещину, что невольно отпрянул к стене.
— Сука! — закричала Наташа и ударила его еще раз. Андрей качнулся в сторону вешалки, не удержался на ногах и, падая, повлек за собой одежду.
— Гад ты, гад, такой же, как и все! — кричала Наташа, замахиваясь его же сумкой.
Андрей пытался подняться, но удар за ударом по голове, затылку и плечам не давали ему возможности этого сделать.
Наташа продолжала кричать. Андрей все–таки поднялся, но, споткнувшись об обувную полку, снова упал, больно ударившись головой о дверь. А Наташа, впав в истерику, срывала с вешалки оставшуюся одежду и бросалась ею в него. Когда одежда на вешалке закончилась, Наташа стала кидать в Андрея обувь. Туфли, зимние сапоги, тапочки летели над его головой.
Сколько это продолжалось, сказать трудно. Трель дверного звонка заставила прекратить бой. Звонок раздался нежданно–негаданно, и Наташа замерла с валенком в руке.
— Наталья, что там у вас? — голос Валентины Петровны был явно встревоженным. — Может, милицию вызвать?
— Не… не надо, Валентина Петровна, все в порядке, — всхлипывая, сказала через дверь Наташа, — сами разберемся.
— Смотрите… а то я позвоню сейчас же.
— Не надо.
За дверью покашляли, и вскоре послышался шум удаляющихся шагов.
Андрей поднялся, молча собрал одежду, сложил на стоявшую в прихожей стиральную машину. Подобрал и составил обувь. Наталья стояла у дверей и бесшумно плакала. Она повернулась лицом к двери, и было видно, как вздрагивают ее худенькие плечи. Андрей подошел и обнял ее за талию. Наталья повернулась к нему, положила голову на плечо и зарыдала. Потом они целовались, просили друг у друга прощения, ходили вместе в подвал за соленьями и настойкой, снова пили и разговаривали. Наташа рассказывала о том, как и почему они разошлись с мужем, как жил он, ее художник, сразу с двумя женщинами, с ней и преподавательницей профтехучилища, как они одновременно забеременели, как преподавательница, обидевшись на то, что в квартиру художник привел Наталью, а не ее, пришла жить к ним. И пришла нагло, выгнать ее не было никакой возможности: она ложилась на диван и ни в какую не хотела вставать. Пришлось в маленькой комнате врезать замок и вселить ее туда.
— Представляешь, я ухожу утром на работу, а они остаются дома вдвоем. Что мне думать было? — говорила Наташа. — Вот так и жили два месяца… А потом мы узнали, что в городе у него есть еще одна «заряженная» подруга. Был долгий разговор, после которого преподавательница ушла жить к родителям, а он уехал в город.
Настойка дала о себе знать уже после первого «причастия». А может быть, они так сильно устали за эту ночь, что, стоило им лечь в кровать, сразу же заснули… Они спали эти недолгие три–четыре часа как младенцы — беззаботно, сбросив с себя груз недоверия и недовольства друг другом. Очистившись, исповедавшись и раскаявшись, Наташа лежала, положив голову на плечо Андрея и свернувшись калачиком. Андрей спал на спине, обвив правой рукой Наташину шею. Увидевший бы их в это время со стороны незнакомый человек ни за что бы не подумал, что еще час назад эта женщина была готова нанести телесные повреждения своему мужчине, а мужчина хотел уйти из этого дома и от этой женщины навсегда. Наверняка тот, кто впервые увидел бы их, мирно спящих в это время, подумал бы об идеальной семье… и уж наверняка бы не смог предположить, что эта пара проводит вместе последние часы в своей жизни и не пройдет и половины суток после их пробуждения, как Наташа и Андрей, Вобла и Шуруп, расстанутся навсегда.