Его привычка обходиться со мной как с маленьким ребенком все же имела и свои отрицательные стороны. Он чистил для меня каждый апельсин и засовывал дольку за долькой в рот, как если бы я не могла есть сама. Когда я как-то попросила у него жвачку, он резко отказал — из страха, что я могу ею подавиться. По вечерам он разжимал мне рот и чистил зубы как трехлетнему ребенку, который сам не в состоянии держать зубную щетку. Через пару дней он грубо схватил мою руку, и, крепко держа ее, обрезал мне ногти.
Я чувствовала себя откинутой на годы назад, лишенной последних остатков человеческого достоинства, которые я еще пыталась сохранить в этой ситуации. С другой стороны я добровольно опустилась на эту ступень, чтобы обеспечить себе хоть какую-то безопасность. Потому что в первые же дни я смогла почувствовать на себе все колебания паранойи Похитителя, обращался ли он со мной как с несмышленышем, или же как с достаточно самостоятельным человеком.
Я вошла в эту роль, и когда Похититель снова пришел в подвал, чтобы передать мне еду, я делала все, чтобы он остался. Я просила. Я умоляла. Я боролась за его внимание, за то, чтобы он занимался и играл со мной. Одиночество в застенке сводило меня с ума. В результате уже через несколько дней я сидела с собственным похитителем в собственной тюрьме и играла в «Уголки», «Мельницу» и «Человек, не сердись». Эта ситуация представлялось мне, как сцена из абсурдного фильма: никто во всем мире не мог бы себе представить, чтобы жертва похищения делала все для того, чтобы поиграть с похитителем в «Человек, не сердись». Но «весь мир» больше не был моим миром. Я была всего лишь ребенком, совсем одна, и рядом находился единственный, способный спасти от отчаянного одиночества человек — тот самый, приведший меня к этому одиночеству.
Мы с Похитителем сидели на одной циновке, кидали и тянули кубики. Я внимательно смотрела на узор игровой доски, на маленькие пестрые фигурки и внутренне пыталась «отключить» пространство вокруг нее, чтобы представить преступника старшим другом, великодушно тратящим свое время на игру с ребенком. Чем больше мне удавалось втянуться в игру, тем дальше отступала паника. Я знала, что она притаилась в углу, в постоянной готовности к прыжку. Когда я была недалека от победы, я специально допускала ошибку, чтобы отодвинуть грозящее мне одиночество.
В эти первые дни присутствие Похитителя давало мне чувство уверенности, что самое страшное меня минует. Так как при каждом посещении он говорил о предполагаемом заказчике, которому уже в день моего похищения так отчаянно пытался дозвониться, то я, как и прежде, предполагала, что это связано с детской порнографией. Он же все время повторял рассказ о людях, которые могут прийти, чтобы меня фотографировать, ну и «делать со мной кое-что еще», что только подтверждало мою теорию. Мысли о том, что в преподносимой им истории что-то не клеится и что никакого сомнительного заказчика вообще не существует, все же иногда мелькали в моей голове. Скорее всего, он просто выдумал соучастников, чтобы еще больше запугать меня. Но я не могла этого знать наверняка, и даже если история о них была полной выдумкой, он добился своей цели — я жила в постоянном страхе, что в один момент в подвал ворвется свора злых мужчин и нападет на меня.
Картины и обрывки сообщений, выуженных мной из выпусков СМИ последних месяцев, объединялись в один, все более устрашающий сценарий. Стараясь их оттеснить, я в то же время представляла, что преступники могли бы сделать со мной. Как вообще такое можно проделать с ребенком? Какие предметы пошли бы в ход? Происходило бы все здесь, в подвале, или же они отвезли бы меня на какую-нибудь виллу, в сауну или мансарду, как в последнем случае, описанном в новостях?
Когда я была одна, то старалась расположиться так, чтобы не терять из виду дверь. По ночам я спала тревожно, как загнанный зверь — в полглаза и в постоянной боевой готовности — чтобы мужчины, которым я должна быть передана, не смогли застать меня врасплох, беззащитной и спящей. Каждую секунду я проводила в напряжении, переполненная адреналином и страхом, от которого в этой маленькой комнате негде было укрыться. Этот ужас перед предполагаемыми «заказчиками» превращал мужчину, утверждавшего, что похитил меня по их заказу, в мою опору, заботливую и дружескую. Пока я у него, ожидаемый ужас не случится.
* * *