Откуда-то я знала, что он хочет пить.
Я налила воды в чашу, с отвращением приподняла тяжелую голову за волосы, по каплям вливая в приоткрытый рот. Больше всего меня поразило полное отсутствие сопротивления – как текущей в горло жидкости, так и смерти.
А потом начался кошмар. Он весь горел, я непрестанно протирала его лоб холодной водой, его тело сотрясали мелкие конвульсии, он стонал, что-то шептал-хрипел, царапал опухшими пальцами без ногтей одеяло, на его повязках выступила кровь. И вдруг он открыл затуманенные болью глаза. Я стояла и ошарашенно смотрела на него. Великий создатель… эти глаза. Они не походили ни на что, виденное мной ранее, радужки были ненатурально фиолетового цвета, с темным ободком.
Его глаза распахнулись от ужаса, а его большое тело начало мелко трястись на кровати.
Он смотрел на меня, не мигая. Ужас во взгляде угасал вместе с жизнью. И вдруг – всё. Глаза потухли. Умер? Нет, жив еще, ненадолго надеюсь.
Во время очередного затишья я плюнула на всё и легла на маленький диванчик у окна. Я лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли мои были сосредоточены на одном: впервые в своей сладкой жизни, я думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой я не знала до сих пор и которая выказалась во время ярости моего отца. Я хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором я находилась, обращаться к Создателям. Я долго лежала в этом положении, плакала и не заметила, как уснула, а может, потеряла сознание. Проснулась только ранним утром — раб не шевелился, спал или был без сознания.
В дверь робко постучали — поскребли. Я открыла дверь и отшатнулась. Передо мной стоял император.
- Отец, я...
Император выглядел грустным, огорченным и умиротворенным. В его взгляде читалась память о недавних скорбных событиях. Он утомленно вздохнул:
- Святомира, дочь моя, радость моя, а так, так перед тобой виноват.
Я отступила на шаг, потрясенно глядя не него;
- Мира, Мирочка, я тебя умоляю, прости меня, я вчера совсем, абсолютно безобразно помешался, я хочу умереть от стыда, - его голос дрожал.
Сердце моё билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
- Мира! - сказал он тихим, робким голосом. Он втянул голову в плечи и имел жалкий и покорный вид.
- Простишь ли ты меня? - вид моего отца, такого расстроенного перевернул весь мой мир, с всхлипом, подвывая, бросилась я ему на шею.
- Папочка, это ты прости меня, - сотрясаясь от рыданий, я уткнулась в такое родное плечо, он нежно гладил меня по спине, по волосам, успокаивая,
- Я нечаянно, я не нарочно, прости, прости меня! - я никак не могла остановить рыданий, они извергались из меня, как яд, скопившийся во мне за ужасный вчерашний день.
Позже, мы сели на диван, держась за руки, отец смотрел на меня глазами, полными слез, облегченная, грустная улыбка играла на его губах.
- Понимаешь, душа моя, это страшный, полубезумный маг, это чудовищное создание, он убил миллионы невинных людей – наших и своих.
- Почему же ты не избавишься от него? - шепчу я потрясенная, мне было очень приятно, что со мной говорят на такие взрослые, государственные темы.
- Да, наверное, так и надо было бы, но ты уже взрослая, дочь моя и понимаешь, что даже если отец что-то очень хочет, то император в первую очередь должен думать о своей державе. Из уроков истории ты знаешь, что мы окружены врагами, которые ждут удобного момента, чтобы на нас напасть, а это существо, - он печально кивнул головой в сторону кровати с рабом, - это мощнейшее оружие в борьбе за жизнь Креландии. Это мое бремя, не твое!