- Вот этот танец, - продолжал звучать вальс, - умею, Госпожа моя, - клыкасто улыбаясь, заверил меня мой раб.
Весь этот волшебный бал до последней кадрили был для меня сказочным сновидением радостных цветов, звуков и движений. Я танцевала, я любила, я светилась, нет, я сама была воплощением любви и света. Я была влюблена во все и всех с самой той минуты, как я вошла на бал. Я танцевала и кружилась, растворившись в огнях бала.
Ко мне подошла Агнетта,
- Твой раб Мира, он ужасен, - прошептала она.
Я видела и мысленно хмурилась про себя, что знатные дамы пытались окружить Рема, стоящего в сторонке. Но ограничившись двумя-тремя словами они, к моему облегчению, сразу отходили от застывшего ардорца.
- А что такое, он хамил? - невольно забеспокоившись, спросила я, зная взрывной характер Рема, не удивилась бы, он мог высказать все свои мысли блистательным навязчивым дамам высшего общества, что было бы смертельно опасно для него. Раб не имеет право в Креландии не то, что оскорбить знатного, он даже не может помыслить посмотреть в глаза свободного, раб в Креландии — это не человек, это наинизшее существо, вещь.
- Нет, что ты, - низким грудным смехом засмеялась Агнетта, - как он посмел бы, просто он такой, ммм, такой некомфортный, его аура давит, высасывает все твои силы, когда ты рядом, чувствуешь, что хочется поджать хвост и бежать...- ее всю передернуло, как от холода, - Фи... Как ты выдерживаешь его?
- Да нормально, - я задумалась, - вроде не замечала, раб как раб, только высокий очень.
- Да и красивый, - мечтательно закатила глаза Агнетта, - дай мне его как-нибудь попробовать, что там у него между ног, представляю, какой он страстный...
Не знаю почему, но мне этот разговор очень не понравился. В высшем обществе хорошо распространено было пользоваться рабами для получения разных удовлетворений, это не осуждалось, хорошо были известны истории о маркизе Хрустане, который совокуплялся с не менее пятью рабынями одновременно. Это весело обсуждалось, Креландцы делали ставки, что еще такое он придумает в следующий раз. Но не с моим рабом. Вдруг четко оформилась мысль и продолжала стучать в моей голове, он МОЙ.
Мы с Ремом танцевали обещанный им вальс. Это было прекрасно. Я была бесконечно, беспредельно счастлива, счастье мое все росло и росло, я вся готова была взорваться. Я была наполнена чистым, ярким бурлящим чувством счастья. Рем был превосходен, я бурлила от любви, обнимая его широкую грудь. Он двигался, словно большая кошка, его танец был мощным и грациозным одновременно. Его дыхание при этом оставалось спокойным, мне было видно, как его грудь то поднимается слегка, то опускается и как медленно пульсирует жилка у него на шее, где у самого основания горла виднелся очередной шрам. В его объятиях я чувствовала себя на месте, необыкновенно комфортной и защищенной. Он весь принадлежал мне, он был моим.
В горле мужчины родилось низкое урчание. Его суровое лицо было полно такой же неукротимой энергии, как и его тело. Такая неимоверная аура силы исходила от него, что танцующие пары вокруг нас невольно расступались. Он окутал меня своей силой, заставляя тело пылать в огне. Воздух покинул легкие. Мои губы приоткрылись в беззвучной попытке вздохнуть. Я посмотрела ему в глаза, мы с ним встретились взглядами...
И вдруг лицо Рема с внимательными, очень грустными, наполненными упрямством и раздражением глазами, с трудом, с усилием, как отворяется давно заржавелая дверь – улыбнулось. Нет, это еще не была улыбка – только ее часть и из этой чуть приоткрытой двери вдруг робко, неуверенно пахнуло и обдало меня давно забытым счастьем и доверием. Пахнуло, охватило и поглотило меня всю. Огромные фиолетовые глаза моего раба заслонили все поле зрения. В их глубине все ярче и ярче разгорался мерцающий огонек. И превратился в бездонное море пламени, в котором я утонула.
Счастливая и раскрасневшаяся, я не переставала танцевать целый вечер. Мне было так весело, как никогда в жизни!
- Никогда, никогда не поверила бы, — прошептала я Агнетте, — что можно быть такой счастливой.
Лицо моей лучшей подруги просияло улыбкой, соглашаясь;
“Но в то же самое время, - вздохнула я про себя, и странная, не знакомая мне тихая грусть заполнила все мое существо, когда я посмотрела на Рема. - Как будто, кроме того искреннего счастья, которое я испытывала, было другое, то, чего я никогда в жизни не испытывала – совершенно недостижимое в этой жизни горе, о котором я невольно подумала в эту минуту, смотря на печальное лицо моего раба. Я не сразу поняла, что это чувства моего раба заполняют меня, которые я так отчетливо чувствую благодаря ошейнику».