Посреди большого зала, меж столами, стоящими вдоль стены, без какого-либо музыкального сопровождения пела девушка, и исполняла она, вроде бы, балладу на языке франков. За главным столом восседал шевалье. По правую руку сидел Иванка, а по левую руку — молодой парень, стопроцентно схожий с запорожскими казаками (коих капитан представлял по репродукциям с картин Репина), с покрасневшей рожей, вислыми усами и таким же оседельцем на бритой голове, как и у матёрого Никлотовича, короче говоря, Уилфред Тетеров, главный гость. Капитан машинально козырнул, приложив руку к берету, а хозяин дома широким жестом указал «княжичам» на один из пустующих столов вдоль правой стены. Меж столом гвардейцев и столом местных девиц дистанция была самая минимальная. Бывалый солдат не упустил случая — и сел рядом с «цветником». Под одобрительные возгласы Уилфреда и шевалье Ивана, назвавшего красну девицу дочерью, она как пава-лебёдушка прошествовала к своему месту — и села, почти локоток к локотку, рядом с Ильёй. Красавица княжна приветливо наклонила голову с высоким венцом и улыбнулась вскочившему со скамьи Илье. «Царевна-лебедь» — такая мысль мелькнула у капитана. А что же, интересно, подумал в то мгновение Илья Геруа? Когда он залепетал по-французски, что очарован голосом, песней и красотой певицы, щёчки княжны порозовели, а подружки дочери, сидевшие за соседним столом, оценив неведомого им принца, зашептались меж собой. Белов и Копылов обменялись понимающими взглядами, и Белов, неодобрительно покачав головой, подумал: «Надо же, с первого взгляда! Придётся провести с бойцом беседу».
Проголодавшиеся бойцы не теряли времени. Уплетали, как говорится, за обе щёки. На столе, помимо пузатого бочонка с элем, на больших деревянных подносах аппетитные запахи распространяли запечённый поросёнок, грудинка от оленя, большой пирог и иная снедь, включая хлеб, а также грибы и клюква с мёдом в туесках. «Ржаной хлебушек! Он то мне и нужен для дела!» — втайне отметил капитан и незаметно для всех спрятал ломоть хлеба под плащом. В отличие от главного стола, на котором блестела посуда и кубки из серебра, на прочих столах, тарелки и бокалы были из глины. Для удобства гостей местные заботливо расставили на столах миски с водой для ополаскивания рук, а рядышком положили полотенца. Взяв на себя роль разводящего по привычке, вбитой годами службы, сержант Копылов нацеживал эль в бокалы. Утолили первый голод — и бойцы повеселели, глазки их заблестели.
Якун Всеславович недолго сидел с ними. Успел ответить на пару-другую вопросов, да упомянул о том, что вскоре должны подойти вои дружины князя. Иван Никлотович, оказывается, наказал им сперва подготовиться к походу. Окинув взглядом присутствующих, не увидел капитан, чтобы кто-то кроме них, дочери князя и, естественно, троицы за главным столом, был одет в бархат. Непритязательно одетые в суконные одежды, люди скромно вели себя, не позволяя ни шуток, ни громких бесед. Спросил капитан у кастеляна, кто такие за столами, и получил краткий исчерпывающий ответ:
— Челядь.
В спокойной обстановке и относительной тишине до слуха капитана отчётливо доходил смысл диалога между шевалье Иваном и Уилфредом. Шевалье, между прочим, объяснил соседу мотивы своего прибытия с воинством Харальда Сурового:
— С волками жить — по-волчьи выть. Сам знаешь: не любо наше соседство вилкам. Потому, в моё отсутствие, если волки забредут в мои земли, дай им по зубам… Ты, Уилфред, должен знать, почему я пришёл с воинством Харальда и его норвегами. Не было иной возможности до Англии добраться! Харальду не помогал и не бился на поле брани с англами, но узрели меня воины нашего короля Гаральда и оклеветали. Бог им судья!
— Многих ли ты в поход на Треву возьмёшь?
— Одно селище и всю дружину. Но кое-что зависит от тех княжичей, что разоделись как петухи. Иванку с собой беру. А ежели грамату желаешь, Якун напишет. Как тебе мой эль?
— Хорош! Лучше всякого вина. А грамату пришлёшь?
— Да мы сейчас же напишем её.
Шевалье Иван подозвал Якуна, и они о чём-то пошептались.
— Пойдём-ка, друже, к Якуну. Что нам с челядью сидеть! У него и поговорим. Иванка, за мной!
Вся троица встала из-за стола, направилась к выходу, а за ними, как колобок, засеменил толстенький Якун. У стола гвардейцев Иван Никлотович остановился, и те поднялись со скамьи, проявляя уважение к хозяину дома. Шевалье опять не пожелал представлять бравых гвардейцев, хотя Уилфред смотрел на «княжичей» с неподдельным интересом.
— Ты, сир капитан, обещал мне Треву взять. Иль то были пустые слова?
— Отчего ж пустые? Считай, Трева уже твоя.
— Через седмицу отправимся за море, не ране.
— А скорее нельзя ли? В твоих же интересах, Иван Никлотович, быстрее отчалить от англицкого берега.
— Нет, сир капитан, через седмицу. А ныне провожу соседа и к вам с сыном пожалую. Ждите, мы быстро. — Никлотович шагнул — и остановился напротив Гийома Геруа. — Верно ли, что ты из Рюриковичей, Гийом?
— Так точно!
Шевалье Иван улыбнулся.
— Смотрю, тебе люба моя дочь Ярослава, или мои глаза меня обманывают?
— Никак нет, не обманывают, — принц-гвардеец тоже улыбнулся, взглянул на зардевшуюся красавицу и, видно, решил ковать, пока горячо: — Люба мне ваша дочь. Вельми.
— А тебе, доча, люб ли сей молодец?
— Да, отче, — коротко и кротко ответила красавица.
— В Треве поручу тебе, Гийом, три дела. По обычаю нашему. Лишь после этого позволю сватов присылать.
Когда шевалье Иван с сопровождающими лицами покинул пиршественный зал, капитан, обронив вполголоса: «И нам пора!», привстал, повернулся к дочери хозяина и, поклонившись, громко поблагодарил:
— Спасибо вам, хозяюшка, и спасибо вашему дому за славный обед! Отменны у вас и хлеб и снедь! Благодарим! Князь, ваш батюшка, просил нас важное дело исполнить, а потому вынуждены покинуть ваше милое общество.
Сержант Копылов, ещё минуту тому назад лихорадочно сметавший со стола снедь, вдруг прожужжал в ухо соседу:
— Спроси, где нужник.
В отличие от внезапно оробевшего Ильи-Гийома, ясноглазая Ярослава без тени смущения глянула на Копылова и объяснила:
— Из зала идите прямо, опосля — направо. Там ваш гардероб.
— Какой гардероб, Илья? — изумлённо спросил Виктор. — Что-то ты не так переводишь.
— Верно перевожу. «Гарде» по-французски значит «беречь», а «роб» — «платье», а потому гардероб, как я понял, означает нужник.
— Гийом, ты не задерживайся. Догоняй! Дело прежде всего! — приказал капитан.
Гвардейцы покинули зал. Копылов, вытащив из-под плаща мешок, наполненный снедью, и попросив Сергия подержать его, бегом устремился к указанной цели.
Вернувшись, объявил, что весьма доволен посещением нужного для всех помещения.
— Кабинка-то удобна. Выступом этак нависает, и всё-то внизу видно. Сиденье из дерева. Кувшин там и бадья с водой, а ещё листья, то бишь, лопухи сложены, — усмехнувшись, он пришёл к интересному выводу: — Вона как! Теперь понятно, почему, прежде чем завалить королеву, ей говорят «гарде». Например, в шахматах.
Пасмурное небо по-прежнему навевало гнетущую тоску, но радовал порывистый ветер. Человек средневековья понял бы этот знак свыше как надежду на прояснение в небесах и непременно помолился бы. Среди гвардейцев никто не молился, как давно заметил капитан. Исключая, конечно, Сергия, да и тот только единожды бился головой об пол, и очевидно, то моление можно было бы объяснить, да и объяснения не нужны: все в тот момент испытывали отчаяние. Внешний замковый двор между донжоном с пристроенным домом и окружающей стеной поражал огромностью своего пространства. Приземистая банька, построенная на краю этого пространства, была практически не видна из-за насыпного вала землицы вокруг бани, что образовался в процессе строительных работ.