Сборная группа из личного состава его роты уже выполнила поставленные задачи. Капитан скрывал ото всех «шальные» мысли о своем начальстве, «о стратегах, которые репу не чешут и солдатушек не жалеют». Тяжело вздыхал, когда вспоминал, как его группа, по численности превосходящая взвод, не успев свернуть парашюты, была вынуждена принять бой. Из боя вышли только пятеро из его разведчиков. К тому же, остались без радиосвязи: связист погиб, а его переносная радиостанция, изрешечённая очередью, не подлежала восстановлению.
В голове капитана вспыхивало время от времени ещё одно печальное воспоминание: полгода тому назад, в аналогичной ситуации, также проклиная стратегов, он потерял всю свою группу: его разведчики были обнаружены и в скоротечном бою пали смертью храбрых. Его убитые товарищи лежали в поле рядом с ним. Когда очнулся, то понял, что ранен в ногу и руку. Немцы, проезжавшие на мотоцикле по дороге в некотором отдалении от места уже прошедшего и трагично для разведчиков окончившегося боя, заметили, вероятно, какое-то движение: возможно, капитан пошевелился. Побоявшись приблизиться к лежащим ничком солдатам, они выпустили несколько очередей. Пули легли рядом с Иваном: огонь велся не прицельно, а, скорее всего, для успокоения страхов. Иван тогда впал в забытьё, пришёл в себя снова лишь к вечеру. Он был в валенках: не успел вовремя получить сапоги. Всё из-за тех же стратегов. Валенок на правой ноге весь пропитался кровью… Долго же он по весенней распутице выбирался к своим! После той трагедии, в которой капитан винил «хреновых стратегов», он попал к «хреновому хирургу»: хирург провёл операцию без наркоза, а двое дюжих молодцов в халатах, тёмно-красных от крови, во время операции держали капитана, поливавшего матом всё на свете, включая стратегов и хирурга…
Ныне детали для доклада в штабе армии уже сложились и зафиксировались в его памяти в терминах и выражениях уставного языка: о диверсиях, уничтожении живой силы и техники в тылу врага он готов был доложить и предоставить разведданные о крупных колоннах немецкой бронетехники, готовых к развёртыванию, а также данные о расположении аэродрома, огневых точках, хозяйстве ГСМ (уже бывшем после подрыва и пожара), вместе с картой основного и запасного аэродрома (изъятой из планшета офицера, убитого в коротком бою), — и за всё это, как полагал Иван, он заслужил, по крайней мере, ещё один орден Красной Звезды. В наградной лист он имел намерение вписать весь личный состав группы, включая погибших и живых. Впрочем, мыслишка о наградах промелькнула однажды и сразу исчезла из его сознания: капитана одолевали заботы поважнее, и одной из этих забот было выживание оставшихся в живых четырёх бойцов его сводной группы. О себе капитан думал в последнюю очередь.
Как командир, так и его бойцы давно и отчётливо уяснили для себя, что здесь в Венгрии они были на территории врага, и большинство венгров испытывали в душе не только страх, но и ненависть к русским. Венгерская армия сдала свои позиции, бежала от наступающих русских танков, но каждый венгерский солдат или гражданский с оружием готов был стрелять и стрелял в спину русскому солдату, как только появлялась такая возможность. Накануне его бойцы ещё раз убедились в этом, когда местный хуторянин заприметил бойца и начал палить в него из карабина. Ранение Пети, его ординарца, слава богу, оказалось не тяжёлым. Сержант Виктор Копылов после перестрелки с венгром-нациком произнёс прощальное слово: «Мы, мадьярская вражина, толпой не ходим! И сегодня на твоём хуторе отогреемся! А ты, подлюга, лежи в кустах зверям на радость!»
Можно сказать, повезло: на хуторе не только отогрелись, но и привели себя в божеский вид. С женщинами обошлись по-человечески. По разным причинам никто не стал их ни трогать, ни щупать, кроме бывалого солдата Пети. Сплоховал бывалый солдат: из-за ранения смог прочитать всего лишь одну лекцию молодухе на тему о вреде воздержания. Командир нашёл в доме врага маленький атлас мира, с удовольствием просмотрел карты да и сунул атлас в планшет. Вряд ли когда-нибудь выпадет шанс попутешествовать, но никто же не запрещает помечтать о далёких странах и континентах. Своё пребывание в Венгрии он не воспринимал как путешествие. На войне как на войне, а капитан не хуже стратегов понимал ситуацию: немцам Венгрия была важна, так как здесь была нефть. Немцы подтягивали свои силы, их отчаянное сопротивление остановило продвижение русских, и фронт стабилизировался.
Разведчики вынуждены были действовать под единственным дружественным прикрытием: в темноте вечернего и ночного времени. В Венгрии не было движения Сопротивления, но, по воле всё тех же стратегов, для проведения диверсий забросили одну группу венгров. Капитану даже дали поручение: войти в контакт с этими партизанами и действовать с ними вместе. Нашли их его бойцы и скрытно понаблюдали за «партизанами». Те не высовывали носа из леса. Боялись как немцев, так и своих соотечественников. «Настроились дожидаться прихода русских» — к такому выводу пришёл капитан.
Если бы он следовал всем указаниям «стратегов», они давным-давно погибли бы, как и их товарищи в том первом бою. Капитан нашёл, как он думал, верное объяснение живучести подчинённых: все, оставшиеся в живых, в прошлом были охотниками-промысловиками. Они и до войны полагались только на себя и знали, как выживать. И ныне выжили в самых тяжёлых боевых условиях.
Вспоминал он частенько того стратега, что в штабе армии «озадачил» его. При получении задания присутствовали, наряду с начальствующим составом, два лётчика, весьма бравые и отважные ребята, как отметил про себя капитан. Один из лётчиков был со звёздочкой Героя. А в транспортную авиацию оба были переведены после ранений и контузий. Когда они попытались внушить генералу мысль о том, что тот посылает капитана на верную смерть, генерал ощерился и за неуместные пререкания с начальством объявил им устный выговор. Стукнув своими коричневыми от курева пальцами по карте, приказным тоном, в котором отчётливо ощущалось его наслаждение своей властью, добавил: «Ваша задача выбросить разведчиков над этим квадратом. Приказ дан Командующим Фронтом. А капитан Белов у нас самый живучий из разведчиков.» Злорадно хмыкнув, генерал изволил назвать слова лётчиков в защиту капитана «неудачной шуткой».
А дело-то предстояло нешуточное: выйти из глубокого вражеского тыла к своим, обходя открытые пространства и дороги, на которых под осенними дождями мокли фрицы у бронетехники. Диверсии вблизи от линии фронта капитан и не думал проводить: здравым смыслом бог его не обделил. Достаточно по ходу нанести дополнительные данные на карту. Такое сосредоточение танков и иной техники фашистов, как здесь в Венгрии, капитан видел второй раз в своей жизни, а впервые подобное множество машин на гусеничном и колесном ходу — на его памяти — было во время битвы под Курском. А вот пехотных подразделений и иных людских ресурсов у немцев в Венгрии было маловато.
При отходе, в предрассветном сумраке они чудом избежали беды: их место днёвки в лесной глубине, скрытое золотым октябрьским кружевом ещё не опавшей листвы, могли бы обнаружить немцы, с какой-то целью выставленные ночью в дозор рядом с лесной дорогой. Положение спас его ординарец Петя, земляк капитана, бывалый и бравый солдат. Балагур не хуже Швейка!
До войны проживавший в лесной деревушке и промышлявший в мирное время рыбалкой и охотой, Пётр чётко выполнил поставленную задачу. Неслышно обходя лесную чащу, он, верно, проклинал свою вчерашнюю неосмотрительность, за что и был наказан судьбой-злодейкой. Петю переполняла злость на фашистов и боль от касательного ранения в боку. Двух фрицев, затаившихся среди кустов, рядом с дорогой, он снял без лишнего шума. От скуки и беззаботности, не иначе, те немцы решили покурить, чем и выдали свой секрет. Два броска ножей решили дело.
Капитан приказал разведать и выяснить, что же немцы охраняли? В течение получаса бойцы вышли на весьма странное строение или корпус с огромным куполом непонятного назначения.