— По утрам в здешнем замке мне невыносимо тяжело. Прошедшей ночью мне привиделась хозяйка замка. Старушенция Жива вплыла в нашу спальню и завопила: «Где Анастасия? Кто посмел убить её?» Худая как ведьма, она погрозила костлявым пальцем и пообещала наслать мор на нас. Может быть, она ещё что-нибудь прокаркала, но я её обманула.
— И как же ты её обманула?
— Проснулась, натерпевшись страхов. А в спальне ощущалась такая вонь. Как в морге! Вот и думаю, что нас, в самом деле, посетила неупокоенная богиня.
— Во-первых, выброси, Анюта, из головы воспоминания об Анастасии. Что из того, что мы занимаем её апартаменты? Анастасия мертвее мёртвого, а других апартаментов у нас нет. Во-вторых, Живу, по верным сведениям, сожгли борги на погребальном костре, причём задолго до нашего рождения.
Наша перепалка не помешала мне взлететь, и я направил наш тяжёлый флайер в недолгий полёт. Черти — понятное дело — витают в Ирии, но что за чёрт дёрнул меня за язык здесь? Напомнил я Анюте, чтобы она берегла себя, а в ответ услышал:
— Опять пустые слова! Как я устала! Знаешь, Святослав, я вернусь к тебе, когда ты исполнишь своё обещание, и наш замок перестанет быть проходным двором.
— В чём-то я похож на старика из сказа о золотой рыбке. Тот тоже шёл на поводу у своей государыни, — я криво усмехнулся и добавил: — Мне же работать надо с людьми, а не царствовать.
Потемнел взор Анюты, стал темнее туч, что некогда нависали над Лукоморьем.
— Не я, а ты идёшь на поводу своих желаний. Ошибаешься, если думаешь, что я не знаю, кто тебе пригрезился во сне и чьё имя ты шептал, когда в полудрёме ты ласкал мои ножки?
— Ножки твои как атлас…
В попытке избежать конфликта я готов был высыпать всевозможные комплименты, но Анюта оборвала меня:
— Не желаю, чтобы кто-то делил мой статус княгини.
— Клятвенно заверяю: ты была, есть и будешь моей единственной княгиней.
Сказал и подумал: «Ай да Александр Сергеевич! Ай да сукин сын! Как же верна твоя сказка!»
— Ловлю тебя на слове! — молвила княгиня и улыбнулась.
Над Лукоморьем и в её душе, вроде бы, прояснилось. Ради её успокоения ответил:
— Княжеское слово не пустое. Все мы грешны, но моё слово свято. Только наш сын станет моим наследником.
— А если дочь?
— Тогда ты вновь будешь обвивать меня атласными ножками.
Анюта ещё раз улыбнулась и точь-в-точь как героиня из старинных сказок оценила меня, беспутного:
— Охальник!
К отвесному утёсу с замком на его вершине притулился городок, выстроенный среди кедровой рощи. За кедрами поблёскивает большое, но неглубокое озеро. В этом краю множество озёр, подобно тем, что есть в Зауралье Ирия. Самому не довелось побывать в тех краях, но верю на слово тем, кто сравнивает. Индустрия местного Зауралья разительно отличалась от уральской. Здесь не плавили, не отливали, не штамповали и не обрабатывали изделия из металла, здесь все автоматизированные производства были предназначены для переработки сельхозпродукции, древесины и прочего сырья, добываемого или выращиваемого на полях и в лесах. Армии боргов, строивших виманы для странниц, нуждались не только в еде или одежде. Где же те борги? Все — в братской могиле. Улетая с Земли, не оставили странницы их в живых. В самом деле, зачем им плодить соперников? А место их захоронения близ замка, что в Уралгороде, странницы пометили знаком — огромным валуном с краткой надписью на своём языке: «борги». В Зауралье мы такого захоронения не обнаружили, но вряд ли Жива разительно отличалась по менталитету от своих подруг.
Ну что я всё о грустном размышляю? Меня ждёт встреча с ирийгородцами, славным коллективом, что добрый месяц медитировал за компанию со мной, главным затейником, пока нас не скрутила воля высших боргов странницы с божественным именем Живы. Чем-то они сейчас дышат? Ясно, что они вообще не дышат, но по традиции так хочется верить, что стерва Анастасия пребывает в аду.
Помимо тех мониторов, что жизненно важны для пилотирования флайера, есть у меня иной «экранчик», для личного пользования. Одним лишь прикосновением к головному обручу, который весь народ называет «короной», я вывел перед собой виртуальный экран с картинкой Ирийграда и, ткнув указательным пальцем в центр городка, узрел небольшую толпу. Молодая женщина, в коей я признал внучку Семёныча, с ребёнком на руках, что-то выговаривала мужчине. Ба, да это Андрей Владимирович, сын Мастера. Флайер летел на автопилоте, и сиё давало мне некоторую свободу действий, так что я смело прибавил громкость звука.
— Как смеешь ты, козёл, подходить к ребёнку, не вымыв руки?! Вчера вонял и сегодня воняешь! Не смей домой приходить! Можешь ночевать у папаши. Козлы!
Настя, внучка Семёныча, голосила подобно матери Андрея в аналогичной ситуации, когда — по рассказам Мастера — «качала свои права». Короткую комедию она завершила, показав мужу безымянный палец и ретировавшись в свой дом. Растерянный Андрей проблеял что-то невнятное и пошёл — бедолага! — в сторону замка.
Анюта, сидящая рядом со мной, внимательно следила за действом на экранчике, и неясная улыбка играла на её губах. «Да, дорогая, — подумал я, — Как начали мужчины в древние времена, в Греции и иных краях, танцевать под ваши дудки, так и породили песни козлов, то бишь, комедии. И до сих пор жизнь есть театр, и козлы продолжают петь и танцевать под вашу музыку, несмотря на патриархат. Одно утешает: даёте нам стимул к творчеству». Вслух я ничего не сказал: в наших отношениях образовалась трещина, и ни к чему расширять сию границу непонимания. Со временем эту трещинку залатаем, но есть ли у нас это время?
В ушах свистели и шипели доклады бортовых систем, но я не внимал звукам чуждой речи; молнией сверкнули соображения и воспоминания о недавних событиях:
«С какой стати они нас обзывают козлами? Нет, сударыни, мы, борги из русских, не козлы. Мы звери. Уникально убивали славян, выделенных Анастасией для присмотра за теми, кто добывал руду. Не пожелала она устанавливать следящие системы на рудниках. А зачем, если под рукой большая группа славян, доставленных Мутантом в Уралгород? Она разделила их на два отряда, определив рабскую долю одним, а роль надсмотрщиков — другим. Стражи, вооружённые деревянными пиками, ревностно исполняли свои обязанности. В моём присутствии они стали вести себя, как говорится, ниже травы. Статус «князя» и мордобой, что я учинил после жалоб уралгородцев, возымел на них действие, как мне думалось. На десятый день после гибели Анастасии и её компании, уралгородцы жестоко расправились с ними. Изуродованных и избитых, но ещё живых стражников сожгли на большом костре. Обретя свободу, мои подданные заявили, что отныне они — господа. Выдал я им post factum всем известную киношную фразу: «Вы звери, господа!» Но в ответ они высказали нечто вроде оправдания: стражники повадились ходить по бабам. А на мой недоумённый вопрос, почему не жаловались, сообщили: «Анастасия запретила!» Почти все испытали её наказания за нарушения запретов, и я в том числе: по импульсу высшего борга всё тело пронизывало болью — и казалось, ещё одно мгновение, и ты сдохнешь. Так что не стал я задавать дальнейших вопросов по поводу казни стражников. Произнёс тронную речь и впредь запретил всем называть себя господами или госпожами. Объявил средства производства в наших городах и округе не княжеской, не государственной, а общинной собственностью и заявил: «А потому, сударыни и судари, не смейте разделять себя на господ и рабов». Возражений не услышал, наоборот, все приветствовали справедливое решение.
Ну да, я зануда! Определив приоритеты, высыпал библиотеку кристаллов из замка странницы-воительницы перед учёными мужами и дамами. Но воз и ныне там! Простые задачки они разгадали — и мы получили доступ к хранилищам с оружием. Но с той поры у них ни одного прорыва. Увы, фундаментальными знаниями странница Жива нас не обременяла. Впрочем, каждому оператору она передала небольшой объём навыков, необходимых для работ на её оборудовании. Как же мне не быть занудой, если меня постоянно угнетает мысль о вполне возможном возвращении странниц!»