– …плану… – говорит он то ли вслух, то ли про себя. Хотя слова больше не имеют смысла. Остается только боль.
И воспоминания.
Приключения они не искали, но они их находили. То стражник будет гнаться полпути, то цепные псы трактирщика, то просто кто-то да что-то да забудет и надо по тихому возвращаться домой, не разбудив родителей взять нужное, важное, а после вернутся пройдя все тот-же путь и удваивая шансы на еще одно приключение.
Важное. Когда-то что-то было важным.
Так было и в последний раз. Тогда он ещё не знал что этот – последний. Ганц забыл вяленую рыбку. Глупость да, но Инер уж больно хотел ее. Говорил мол лучшая закуска к пиву это солененькая рыбка, а если украденная так вообще отпад.Они пытались уговорить его что вот уже поздно нас найдут и им всем влетит.
Больше не влетит.
И вот они уже пролезают сквозь дырку в заборе пастбища. Самый лёгкий и самый верный способ выбраться незамеченным. Ну так было положено думать.
Почему они так думали?
Однако поле всё так-же кому-то принадлежит и этим кем-то был старик Жак. Мерзкий, старый хрыч, вечно бубнящий себе под нос одну и ту же песню.
Какую?
Парням было плевать на это, они пытались увидеть его до того как он увидит их, а там пусть хоть молебным хором распевает гимн Анимона.
Старый, глупый, бежавший солдат.
Было темно и поле освещала лишь луна. С неё всё и пошло наперекосяк. Первым пустили Ганца, а он романтик до глубины души, и как каждый чёртов бард и поэт влюблён в луну. И именно сейчас он решил взглянуть на ту что никогда не будет его. Она то его да не будет, а вот старик Жак в которого они врезались и попадали как домино станет полностью их на ближайший час. Час бега от звонкого хлыста. Жак был не глупый и простая тактика «резделись и беги» была для него детским лепетом. Они не знали его владения как он. И раз за разом он гнал то одного то другого от края до края. Спотыкаясь они слышали свист хлыста над головой.
Хруст. Череп Жака распался под ногой как солома. В его глазницах был слышен – его голос. “Беги сопляк, беги!” Тоже «беги» как тогда.
– Я не могу. – Тихие слова хрипом разрывали его грудь. Кровь вновь полилась из запекшихся ран ноги заполняя чашечку черепа.
Он слышит их голоса. Они взывают к нему. К своей усталости, и к своему спокойствию забвения.
А чем дальше – тем больше трупов, и тем больше голосов. Видимо они пытались спастись из… того чем бы оно не было. Огонь пожрал всех не жалея – чем дальше тем больше более чёрных костей.
Рассудок парня ещё пару часов держался на отметке – “полу-мертвый”, теперь же это просто “живое мясо” гонимое инстинктами.
Да, инстинкты сильны, но так ли они сильны когда само тело отказывается жить? В нём нет больше сил чисто физических. Нет энергии что поднимет ногу, нет энергии что поможет рукой ухватиться за уступ, и даже заканчивается на то чтобы просто дышать. – Хватит идти, – говорит мягкий голос Ганца из прошлого, – отдохни.
Парень спиной сползает по каменному столбу оставляя на нем большие части своего тела и смотрит вдаль. Как по трафарету или циркулем нарисованный круг солнца садиться за горизонт, как оно играет на вечереющее чистом и безоблачном небе играет красными и фиолетовыми красками. Как птицы что недавно держались поодаль от города возвращаются в надежде и вере в доброту прикармливающих их горожан. Как где-то вдалеке рыщут гончие. Гончие тех кто осмелился вернуться сюда и поискать выживших.
Он их не видит. Глаза заплыли мутью. Он их не слышит. Уши заложило спёкшийся кровью.
Страх смерти что двигал им – отступил.Ушел так далеко что кажется его и небыло вовсе. Тишина заполняет его разум, пустота – его сердце.
Солнце. Солнце так прекрасно в своём величии. Оно разгоняет тьму ночи, оно дарит жизнь по утру. Всем тем кто попадет под его взор оно дает надежду. Но сейчас оно катит на убыль.
Тишина не говорит – она заставляет тебя говорить, ты не падаешь в пустоту – она принимает тебя.
Ч2.
Разум всегда просыпался раньше тела и парню было сложно было думать о высоких вещах, важнее сейчас, вот в данный момент – открыть глаза и не ослепнуть.
Он лежал на двух подушках в слегка приподнятом положении и чувствовал что спина у него ноет от долгого отдыха. Да и вообще все мышцы в теле тяжело поддавались даже мысли о контроле. Обе руки было слабо перебинтованы и возникло такое ощущение что они были чем-то пропитаны, потому-что запах стоял невыносимый.
Слава богам что окошко было открыто и полуденный свет игрался со всем что попадалось ему на пути. Жаккардовая штора виляла взад-вперёд переливая тени на своих узорах, слабый ветер пытался вырвать какую-то бумажку из-под пустого стакана на подоконнике, а с улицы слышался ребячьи голоса. Однако его внимание в этом буйстве обыденности привлекла столь же обыкновенная пыль. Она танцевала и каждая горела отдельной звездой. Поднимаясь и опускаясь в лучах она постепенно полностью завладела им.