— У тебя при себе два меча, — продолжил Курт, и наемник кивнул:
— Я ведь говорил. Со многим доводилось сталкиваться, и готовым надо быть ко всему. Один — сталь, против людей, другой — железный.
— И все? — выждав несколько секунд, уточнил он. — Больше ты не хочешь ничего сказать?
— В чем дело? — вмешался рыцарь, переводя хмурый взгляд с одного на другого. — Инквизиция… вервольфы… Вы здесь из-за него?
— Я — нет. В городе мое новое место службы, мы с помощником в этом трактире проездом, по случаю. А ты что скажешь, Ян? Быть может, правду, наконец?
— В упор не понимаю, о чем речь…
— Да неужто? — оборвал Курт. — Вот тебе пара улик, которые опровергают твои слова. Primo.Ты носишь два меча — на разные случаи жизни — однако, услышав лошадей, выбежал именно с этим; и не говори, что перепутал в темноте. Secundo.Увидев конские трупы, ты не бросился к своей вороной, дабы убедиться в ее здравии, а провел осмотр места, и весьма уверенно, позволь заметить. Ты просто был убежден в том, что зверь там, хотя нормальные волки так себя не ведут — простого хищника мы обнаружили бы у тел или не обнаружили вовсе, он убежал бы при виде людей. Tertio. Я не могу назвать себя трусом или неопытным человеком, видеть мне доводилось немало и оружие поднимать не только на простых смертных, однако я несколько опешил, увидев то, что увидел — попросту от неожиданности; первый выстрел не убил его — и я растерялся. Ты же не замялся ни на мгновение, ты действовал, как человек, знающий, чего ждать. А теперь — быть может, расскажешь, кто ты такой и что делаешь здесь?.. Колись, Ян, — подбодрил он, не услышав ответа, — пока эти добрые люди не решили, что ты использовал их лошадей и их самих как приманку. Твоя-то Импала жива и здорова.
— Моя лошадь жива потому, — отозвался тот, наконец, неохотно, — что она стоит заплаченных за нее денег. Если ты успел заметить, у вервольфа над ухом была ссажена шкура, а на переднем копыте Импалы — клок шерсти и кровь. Это как раз то, за что я ее ценю и почему не променяю ни на какого самого породистого жеребца.
— С лошадью все ясно. А теперь о себе.
— Что тут происходит? — с затаенным возмущением уточнил крестьянин, и Курт кивнул:
— Думаю, сейчас мы это узнаем. Ян?
— Я слышал, что в этих местах может повстречаться такая тварь, — пояснил Ван Аллен, опустив взгляд. — У меня много знакомых, и самых разных.
— Не пойдет. Когда волк появился — помнишь, что ты сказал? Ты сказал «вот ты где». Так говорят люди, отыскав завалившийся за кровать гребень или человека, с которым разминулись. Когда находят того, кого искали. И, поправь, если ошибаюсь, но мне ты показался расстроенным, когда зверь таки удрал. Думаю, не мне одному, и Вольф это подтвердит. Сдается мне, человек в своем уме должен радоваться, когда подобные создания оказываются от него подальше; если, разумеется, этот человек не пытался долгое время оказаться к созданию как можно ближе. Итак, ты выслеживал эту тварь, ты не слышал — ты знал, что он будет здесь. Ты ждал его. Брось парить мне мозги, Ян. Кто ты такой?
Ван Аллен сидел молча еще полминуты, по-прежнему глядя в пол, царапая ногтем рукоять своего железного меча, и, наконец, тихо выговорил:
— Я… в некотором смысле не совсем наемник… Я охотник.
— Eia[14], — впервые разомкнул губы Бруно, глядя на него, точно на диковинную птицу, внезапно выпорхнувшую из-под кровати.
Охотник… Существо столь же полумифическое, дичь столь же редкая, сколь и виденный сегодня ликантроп. Истребитель тварей на вольных хлебах…
Нельзя сказать, что отношения Конгрегации с сообществом охотников были скверными, равно как и невозможно было бы назвать их добрыми — никаких отношений не было вовсе; они не пересекались и не вступали в общение или противостояние. О людях, выслеживающих и уничтожающих всё потустороннее и противоестественное, от домов с привидениями до стригов, слышали давно, когда не было еще и самой Конгрегации в ее нынешнем виде, зато существовало несметное множество бродячих охотников на ведьм. Истинных чародеев эти предприимчивые ребята, разумеется, вычислить не могли, зато весьма умело собирали плату с обитателей попадающихся на пути деревень и городов, которым довольно убедительно доказывали собственную важность и полезность. Наглости и лицедейского дарования им было не занимать, а если удавалось прибавить к сим неоспоримым талантам толику медицинских, алхимических и богословских познаний, выручка увеличивалась в разы, а слава выслеживателя и истребителя нечисти бежала впереди, подготавливая добрую почву для будущих доходов. Разумеется, среди армии алчных стяжателей попадались и те, кто искренне полагал себя борцом за чистоту Господнего мира и пытался отыскать реальную, а не выдуманную угрозу, и доказательством тому служили явно малопреувеличенные рассказы, доходящие с разных концов Германии, в каковых повествовалось о зачищенном ликантропьем логове либо избавлении от назойливого призрака. Истории об уничтоженных колдунах, держащих в страхе всю округу, были наиболее популярны, однако к ним Курт относился с известной долей skepsis’а — самой же Инквизицией во дни не столь отдаленные таких «колдунов» было перебито великое множество.