Слепые Eciton. Теперь я расскажу о слепом виде Eciton. Ни у одного из видов, о которых шла речь выше, нет фасеточных, или сложных, глаз, какие обычны для насекомых и какими снабжены обыкновенные муравьи (Formica), но все они имеют органы зрения, каждый из которых состоит из одного хрусталика. Соединительным звеном с совершенно слепым видом рода служит крепконогий муравей Eciton crassicornis, у которого глаза утоплены в довольно глубоких впадинах. Он отправляется в заготовительные экспедиции, подобно остальным представителям группы, и нападает даже на гнезда других жалящих видов (Myrmica), но избегает света, передвигаясь всегда под покровом опавших листьев и веток. Когда колоннам нужно перебраться через открытое пространство, муравьи сооружают временную крытую дорогу под сводом из крупиц земли, удерживаемых вместе чисто механической связью; по дороге тайно проходит процессия, а как только в аркаде образуется брешь, неутомимые создания чинят ее.
Следующим по порядку идет Eciton vastator, у которого глаз нет, хотя ясно видны бесполезные впадины, а за ним уже, наконец, Eciton erratica, у которого нет ни впадин, ни глаз, а осталось только едва различимое кольцо, отмечающее место, где они обыкновенно расположены. Армии Е. vastator и Е. erratica движутся, насколько мне удалось выяснить, только по крытым дорогам — муравьи сооружают их постепенно, но быстро по мере продвижения. Колонна фуражиров пробирается вперед шаг за шагом под защитой этих крытых проходов через заросли, а добравшись до гнилого бревна или другого многообещающего охотничьего угодья, устремляются в щели в поисках добычи. Иногда я прослеживал их аркады на расстоянии сотни-другой ярдов; зернышки земли берутся из почвы, по которой колонна проходит, и складываются без клея. Эта-то особенность и отличает их от аналогичных крытых дорог, сооружаемых термитами, которые пользуются своей клейкой слюной для связывания частиц. Слепые Eciton, работающие в огромных количествах, воздвигают одновременно обе стороны выгнутых аркад и удивительным образом ухитряются сблизить их и вставить «замковые камни», не позволяя рыхлому, неукрепленному сооружению рассыпаться в кусочки… У этих слепых видов существует совершенно отчетливое разделение труда между двумя классами бесполых муравьев. Представители класса большеголовых, хотя и не имеют чудовищно вытянутых челюстей, подобно большим рабочим-Е. hamata и Е. drepanophora, резко отличаются от класса малоголовых и действуют, как солдаты, защищая трудящееся сообщество (подобно термитам-солдатам) против любых пришельцев. Стоило только мне разрушить одну из их крытых дорог, как все муравьи внизу приходили в смятение, но малые рабочие оставались позади, чтобы устранить повреждение, а большеголовые грозно выползали, задирая головы и то и дело сжимая челюсти с видом самой свирепой ярости и готовности к бою.
Глава XIII ЭКСКУРСИИ ЗА ЭГУ
Путешествие по Амазонке на пароходе. — Пассажиры. — Тунантинс. — Индейцы каишана. — Жутаи. — Сапо. — Индейцы марауа. — Фонти-Боа. — Поездка в Сан-Паулу. — Индейцы тукана. — Болезнь. — Плавание в Пара. — Перемены в Пара. — Отъезд в Англию
Седьмое ноября 1856 г. Я сел на верхнеамазонский пароход «Табатинга», чтобы съездить в Тунантинс, небольшое полуиндейское поселение в 240 милях за Эгой. «Табатинга» — железное судно грузоподъемностью около 170 т, построенное в Рио-де-Жанейро и оборудованное машинами в 50 лошадиных сил. Салон с койками по обе стороны для 20 пассажиров расположен над палубой и открыт с обоих концов, чтобы свободно проходил воздух. Капитан, или команданти, был лейтенант бразильского флота, человек с блестящей морской выправкой и приверженец строгой дисциплины; звали его сеньор Нунис Мелу Кардозу. Мне пришлось, как обычно, захватить с собой запас всех предметов питания, кроме мяса и рыбы, на то время, в течение которого я намеревался отсутствовать (три месяца), а также багаж, в том числе гамаки, кухонную утварь, посуду и т.д., составлявший 15 больших мест. Одним из мест была палатка от москитов — предмет, прибегнуть к которому на реке у меня еще не было случая, но без которого невозможно обойтись ни в одной экскурсии за Эгу: такая палатка нужна всем — мужчинам, женщинам и детям, без нее едва ли возможно просуществовать. Моя палатка, имевшая около 8 футов в длину и 5 футов в ширину, была сделана из куска грубого коленкора продолговатой формы; с обеих сторон ее имелись рукава для прохода канатов гамака. Под этим укрытием, устанавливаемым каждый вечер перед заходом солнца, можно читать и писать или же качаться в гамаке долгие часы перед сном, наслаждаясь комфортом, между тем как снаружи помещение наполняют, голодные тучи обманутых москитов.
Мы находились в пути четыре дня. Лоцман, мамелуку из Эги, с которым я был отлично знаком, обладал превосходным знанием реки и совершенно замечательной выносливостью. Он стоял на посту все время, за исключением трех-четырех часов в середине дня, когда его сменял молодой человек, служивший на пароходе учеником; он знал ширину и излучины протока и протяженность всех передвигающихся каждый год отмелей от Риу-Негру до Лорето, на расстоянии свыше тысячи миль. Ночью скорость не сбавляли, если не считать тех непродолжительных промежутков времени, когда на нас вдруг налетали жестокие бури; тогда машины останавливали по команде лейтенанта Нуниса, иногда против воли лоцмана. Ночи были нередко до того темные, что мы, пассажиры на кормовой палубе, не могли разглядеть стойкого малого на мостике; но пароход шел на всех парах; матросы стояли на вахте на носу, высматривая плавучие бревна, а один матрос передавал команды рулевому; мы задели килем песчаную отмель всего один раз за все плавание.
Пассажиры были преимущественно перуанцы — по большей части худощавые, беспокойные люди, похожие на североамериканцев; они возвращались домой в города Мойобамба и Чачапояс в Андах после торговой поездки в бразильские города на атлантическом побережье, куда они отправились полгода назад с грузом панам для обмена на европейские товары. Эти шляпы выделывают из молодых листков одной пальмы индейцы и смешанное население восточных областей Перу. Панамы составляют чуть ли не единственную статью экспорта из Перу по Амазонке, но выручка в деньгах очень велика по сравнению с массой товаров, потому что шляпы обыкновенно очень высокого качества, и каждая стоит от 12 шиллингов до 6 фунтов стерлингов; некоторые торговцы везут вниз по реке на 2-3 тысячи фунтов стерлингов шляп, свернутых в небольшие круги и уложенных в сундуки. Обратный груз состоит из скобяных товаров, посуды, стекла и других громоздких и тяжелых вещей, но не из ткани, которую благодаря ее легкому весу можно переправить через Анды из портов Тихого океана в западных областях Перу. Европейскую ткань всех видов можно доставить этим путем горазда дешевле, чем более прямым путем по Амазонке, ибо ввозные пошлины в Перу, как мне говорили, ниже, чем в Бразилии, а благодаря небольшому весу ткани разница не уравновешивается дополнительными затратами на перевозку через перевалы Андов.
Мы имели на борту массу развлечений. Стол очень хорошо сервировался (на этих амазонских пароходах служат профессиональные повара), свежее мясо у нас не выходило благодаря запасу живых быков и кур которых держали на палубе и покупали по дороге повсюду, где только встречалась возможность. Речной пейзаж был сходен с тем, который я описывал, когда речь шла о местах между Риу-Негру и Эгой: сменяли друг друга длинные плесы, по обе стороны которых тянулись длинные низкие полосы леса, чередовавшиеся иногда с обрывами красной глины; линия соединения воды с небом на горизонте в иные дни представала взору и спереди и сзади от нас. Впрочем, мы шли всегда поблизости от берега, и что касается меня, то я никогда не уставал восхищаться живописным сочетанием и разнообразием деревьев и пестрыми мантиями лазящих растений, которые одевали зеленую стену леса на каждом шагу пути. За исключением лежавшего в стороне от главной реки маленького селения; под названием Фонти-Боа, где мы остановились, чтобы набрать дров (я вскоре расскажу о нем), на всем пути мы не видели ни одного человеческого жилища. По утрам стояла восхитительная прохлада; кофе подавалось на заре, а обильный завтрак — в 10 часов, после чего зной быстро усиливался, пока не становился почти нестерпимым; как выдерживали его, не падая от изнеможения, машинисты и кочегары, я не могу объяснить; зной спадал после 4 часов пополудни, и около этого времени звонил обеденный колокол; вечера всегда были приятны.