Но вот наконец пленка с отснятой начальной сценой была убрана в коробку, и мы с большой неохотой покинули поезд, остановившийся среди поля в нескольких милях от ближайшего населенного пункта, у маленькой деревянной платформы с надписью большими белыми буквами: «Фрэшфилд халт. Пожалуйста, подайте сигнал, если хотите, чтобы поезд остановился». Мы вышли на шаткий настил, после чего извлекли из багажного вагона следующий вид транспорта, на котором нам предстояло продолжить наше путешествие, — большой блестящий велосипед-тандем.
Это была очередная гениальная идея Джонатана, и хотя я пытался х протестовать, сказав ему, что в последний раз ездил на тандеме где-то примерно в 1939 году, он, как всегда, заверил нас, что все будет хорошо и никаких проблем у нас не возникнет. Велосипед был доставлен к нам в гостиницу накануне вечером, и мы с Ли сразу же вынесли его на улицу, чтобы немного попрактиковаться во дворике перед центральным входом. Поначалу мы двигались, достаточно сильно виляя из стороны в сторону, поскольку Ли настаивала на том, что она лучше меня знает, как крутить педали. К тому же велосипед был очень легким и на поворотах приходилось соблюдать большую осторожность, поскольку переднее колесо все время норовило сложиться наподобие птичьего крыла и выбросить нас в придорожную канаву. Однако вскоре мы укротили нашего железного коня и начали носиться по дворику, со свистом рассекая воздух. Но тут, на наше несчастье, из гостиницы внезапно вышли три пожилые дамы в сопровождении джентльмена, выглядевшего как бригадный генерал старой школы, и засеменили через дорогу прямо перед нами. Я с силой нажал на тормоз, тандем пошел юзом по гравию, переднее колесо сложилось, и мы с Ли рухнули на землю, образовав сложно переплетенную кучу из наших частей тела и деталей велосипеда. Пожилые дамы испуганно взвизгнули, бригадный генерал произнес что-то подозрительно похожее на «черт возьми!», а я и Ли, прокатившись по гравию, в конце концов сумели освободиться от велосипеда и подняться на ноги. Бригадный генерал вставил в глаз монокль и осмотрел нас с головы до пят. Мы оба были одеты в костюмы натуралистов, которые после целого дня съемок под дождем выглядели весьма неопрятно.
— Туристы! — произнес бригадный генерал после короткой паузы, вложив в это единственное слово все то высокомерное презрение, которое представители английского среднего класса до сих пор испытывают к пролетариату. Затем, оборонительно расставив руки вокруг пожилых дам, он поспешил отвести их подальше от источника заразы. Эго было не слишком обнадеживающее начало.
Однако когда мы сошли на остановке «Фрэшфилд халт» и «Черный рыцарь», окутанный клубами пара, с пыхтением отправился в дальнейший путь, издав на прощание свисток пронзительной ясности, звуки и запахи солнечного майского дня хлынули на нас со всех сторон. Голубое небо было усеяно жаворонками, поющими свою песню. Громко и настойчиво куковали в полях кукушки, а воздух был наполнен ароматом сотен весенних цветов. Мы скатили «Дейзи» (так мы окрестили наш тандем) с платформы по деревянному пандусу на присыпанную шлаком дорожку, затем проследовали по скользкой тропинке, которая привела нас к узкой проселочной дороге, проложенной по высокой насыпи, окруженной с двух сторон сверкающими армиями желтых, как шафран, калужниц, а вдоль одной из обочин тянулась живая изгородь из боярышника, покрытая похожими на кучевые облака цветками. Итак, оседлав «Дейзи», мы отправились на поиски старой Англии под лучами жаркого солнца, греющего наши спины, и в сопровождении птичьего гомона, звенящего в ушах.
Участок сельской местности, выбранный Джонатаном, поражал великолепием красок, и в это время года он просто не мог выглядеть более нарядно. Крутые откосы насыпи и живая изгородь украшали разноцветные узоры из канареечно-желтых лютиков, красной смолевки, белой звездчатки, голубой дымки колокольчиков, сиреневых фиалок и плоских соцветий болиголова, похожих на клубы бледного тумана. Между рядами живой изгороди раскинулись огромные зеленые луга, пестреющие цветами, с одиноко стоящими живописными дубами и буками, чья молодая листва отбрасывала густую тень. Попадавшиеся по дороге коттеджи и большие дома были надежно укрыты за рощами деревьев, благодаря чему они не бросались в глаза, и создавалось впечатление, что местность почти необитаема.
Наконец мы добрались до той самой поросшей травой дорожки, окруженной мощными рядами живой изгороди, где с одной стороны плотная, почти непроходимая стена из боярышника оплела одинокий дуб, чьи корни были скрыты под густой сетью плюща. Здесь нас встретил Дэйв Стритер — наш проводник по защитным полосам зеленой изгороди, который оказался для нас настоящей находкой. Стройный и темноволосый, с карими глазами и выступающим вперед, похожим на клюв носом, своими быстрыми движениями он напоминал нам птицу. Дэйв гордился живой изгородью так, словно посадил ее собственными рук&ми, и не было такого живущего в ней животного или растения, которого бы он не знал. С его помощью мы начали раскрывать для себя секреты этой древней живой стены.
Большинство живых изгородей насчитывает с момента своего рождения несколько веков, но натуралистам удалось придумать достаточно простой метод для приблизительной оценки их возраста. Вы отмеряете и отмечаете тридцать шагов вдоль живой изгороди, а затем возвращаетесь назад и подсчитываете общее число видов древесных растений, произрастающих на данном участке. Каждый вид растения соответствует одному столетию. На первый взгляд это метод может показаться надуманным, но на самом деле он основан на результатах расследования, проведенного натуралистами. Высаживая изгородь, фермеры, как правило, используют одно или максимум два вида растений. Со временем там начинают появляться и другие виды древесных растений, занесенных в виде семян с птичьим пометом либо белками и мышами, которые закапывают орехи и семена, а потом забывают местонахождение своих складов. После исследований полезащитных полос известного возраста было установлено, что новые виды древесных растений появляются в них со скоростью один вид за сто лет.
Итак, мы с Ли отмерили шагами участок живой изгороди нужной длины, а затем приступили к сбору образцов произрастающих на нем древесных растений. Мы обнаружили более десяти различных видов, и, значит, когда эта живая изгородь была посажена, лондонского Тауэра и Вестминстерского аббатства еще не существовало. Просто удивительно, что при всеобщем трепетном почтении по отношению к этим двум архитектурным памятникам другая английская реликвия — живая изгородь, которая более тысячи лет приносила столь много пользы человеку и природе, ныне безжалостно выкорчевывается бульдозерами на фоне лишь слабых голосов, пытающихся протестовать против такого варварского отношения к природе. Если бы кто-то вдруг предложил снести Вестминстерское аббатство, чтобы освободить место под административное здание, или стереть с лица земли Тауэр ради еще одного «Хилтона», поднялся бы просто невообразимый шум, хотя за тысячелетнюю историю своего существования эти два здания, возможно, принесли человечеству значительно меньше пользы, чем скромные живые изгороди.