Вес наши ящики были заполнены змеями. За месяц мы поймали тысячу двести степных гадюк и двести щитомордников. Илларионыч собрался отвозить змей. Вместе с ним уезжал и Вячеслав: его отпуск подходил к концу. Мне предстояло около недели охотиться одному. Для выполнения плана нам недоставало трехсот гадюк, а план для ловца - профессионала - закон.
Директор совхоза дал Илларионычу грузовик, на котором должны были довезти ящики со змеями до районного аэродрома. Вячеслав поехал в Ташкент на мотоцикле. Ему нужно было преодолеть полторы тысячи километров, но для истинного мотоциклиста это путешествие не было ни страшным, ни трудным. Забегая вперед, скажу, что на третий день после отъезда из совхоза Вячеслав был дома.
Оставшись один, я поставил палатку возле аила Джанмурчи на берегу озера. Джанмурчи настаивал, чтобы я перешел к нему в юрту, но я не согласился: мне очень не хотелось утруждать его жену лишними хлопотами. У Алтынай - всегда веселой и приветливой женщины - было пятеро ребятишек, и самой старшей - Тозагуль - исполнилось всего десять лет. Джанмурчи знал только свою работу - пас овец и телят, которые не смогли уйти на Джейляу. Всю домашнюю работу выполняла Алтынай. Она два раза в день доила трех коров, утром и вечером готовила еду и кормила все семейство, через день месила тесто и пекла в тамдыре лепешки, шила, стирала, шлепала и голубила детвору, словом, день-деньской вертелась как белка в колесе, причем у нее не было ни газовой плиты, ни горячей воды, ни электричества, ни самого обыкновенного водопровода...
Степь выгорала на глазах. Трава жухла и желтела. Зелеными остались камыши и трава в низине вдоль берега озера да толстые, сочные ковры солянок. Даже кустики чингиля и кара - барака сбросили часть листьев. Дождя не было целую неделю. Большинство живых существ покинуло степь и обосновалось в зеленой полосе у берега озера. В степи остались только птицы, гнезда которых были устроены на кустах, да муравьи. Муравьи были двух видов: одни - черные, коротконогие, неторопливые - держались все вместе, прокладывали длинные тропы и беспрерывно носили в свои норки семена трав, мертвых бабочек и жуков, мух и всякую всячину; другие - рыжие, длинноногие, стремительные, задрав брюшко, носились по степи во всех направлениях без троп, и я ни разу не видел, чтобы хоть один из них трудился, как это делали черные муравьи.
Рыжие и черные муравьи не ладили между собой. Если рыжий муравей вертелся возле норки - входа в муравейник черных, черные муравьи начинали возбужденно бегать, и вскоре из норки появлялись муравьи - солдаты с огромными головами и мощными челюстями. Солдаты либо прогоняли пришельца, либо убивали его. В свою очередь, если черный муравей отбивался от своих соплеменников и его обнаруживали рыжие, то один из рыжих хватал беднягу поперек туловища, перегрызал пополам и уносил брюшко в свою норку. Через некоторое время рыжий возвращался. С ним прибегали еще два - три муравья. Они набрасывались на остатки черного, моментально разрывали его на куски и уносили их. Такие схватки я видел ежедневно.
Гадюки стали попадаться гораздо реже. Я переворачивал гектары солянок, но там, где раньше попадался десяток гадюк, находил одну - две. Змеи куда-то исчезли. Я предположил, что змеи вслед за остальной живностью перешли поближе к воде, и стал искать их в зеленой полосе у озера и не ошибся. Однако ловить их было значительно труднее: гадюки держались в траве и удирали весьма проворно. Из десяти обнаруженных гадюк удавалось поймать одну.
В траве было много кузнечиков. Стрекотали они на все лады. От этого стрекота к концу дня у меня звенело в ушах. Каждый день я видел гадюк, держащих кузнечиков во рту. Когда я преследовал такую гадюку, она выплевывала кузнечика и ныряла в густую траву. Отыскать ее там было невозможно. Однажды мне повезло: я случайно наткнулся на змеиную тропу. Она проходила вдоль гряды кустиков, тянувшихся из степи к низине. Три дня я регулярно посещал эту гряду и отловил там три десятка гадюк. Очевидно, змеи использовали гряду как укрытие, когда переползали из степи к озеру. Осмотрел я и край зарослей приозерной низины. И там тоже нашел гадюк. Дело пошло на лад.
На озере держались большие стаи уток. Ночью они плескались и крякали, а рано утром прятались в камыши, словно их и не было. Увидеть уток можно было только на рассвете. Днем озеро было пустынным, и лишь по вертевшимся над камышами луням можно было догадаться, что дичи здесь предостаточно.
В камышах жил выводок шакалов. Каждую ночь звери визгливо тявкали и выли. Собаки отвечали им дружным лаем, а Джанмурчи выходил из юрты и палил из ружья. После выстрела шакалы умолкали, но на следующую ночь все повторялось сначала.
Озеро было большое. В поисках змей я уходил далеко, но ночевать всегда возвращался в аил. Так как на охоту отправлялся на рассвете, а возвращался в темноте, то уставал изрядно. Дальние переходы отнимали много времени и сил. Подъехать к месту охоты на "Москвиче" было нельзя: степь пересекали глубокие овраги. Когда же у дальнего берега озера я натолкнулся на скопление гадюк, то решил переселиться поближе к месту охоты. Джанмурчи сначала не хотел отпускать меня, но я настоял на своем. Мы с ним перевезли во вьюке палатку, спальный мешок и продукты. Чтобы комары не докучали мне (а комаров к тому времени появилось порядочно), палатку мы поставили на бугре, в сторонке от озера. Джанмурчи сказал, что будет ежедневно меня навещать, и уехал. Остался я один и в первый же вечер отлично поохотился на гадюк. Этот день был тяжелым: переезд, охота да и жара сильно утомили меня, и хотя я быстро уснул и спал крепко, но встал, как обычно, перед рассветом. В палатке было свежо, и вылезать из спального мешка не хотелось. "Место охоты рядом, можно немножко понежиться", - подумал я и перевернулся на другой бок.
Нежиться мне не пришлось. Рядом с палаткой кто-то ходил.
- Кто там? - крикнул я.
Раздался шорох, и все затихло. Дремоту мою как рукой сняло. Я оделся и вылез из палатки. Кругом все серо, только на востоке алело небо. Озеро скрыто туманом. Тишина такая, что в ушах звенит. На пыли возле палатки следы, очень похожие на собачьи. Вот оно что! Это ко мне "в гости" приходил шакал! "Гость" не из приятных: шакалы весьма вороваты. Надо будет его отвадить. Ладно, это дело нетрудное. Сейчас же нужно было готовить завтрак: уходить на охоту не евши не годится.
Развел костер. Сухой кизяк разгорелся быстро. Повесил на треногу котелок с похлебкой, а сам пошел за водой для чая. Возле берега вода была сплошь покрыта ряской. Пришлось забрести в озеро, за стенку камыша. Еще стоя по колено в воде, я услышал какие-то непонятные звуки. Что-то очень похожее на гусиное кагаканье, но вместе с тем что-то другое. Обогнув заросли камыша, посмотрел туда, откуда неслись непонятные звуки. Вижу, совсем недалеко, на невысоком обрыве, сидит большая рыжая утка. Атайка! Утка, гнездящаяся в норах! Я знал, что такие утки есть, но атайку видел впервые.
Атайка вытягивала шею в мою сторону и гнусаво кагакала. Я зашлепал по воде к берегу. Атайка сорвалась с обрыва и полетела на озеро. В стенке обрыва темнела нора. Край норы испачкан пометом - значит, в норе гнездо. Я не стал тревожить птиц и ушел к палатке. Атайка тотчас же вернулась на обрыв и все время, пока я топтался у палатки, кагакала. Я поел, размел вокруг палатки пыль, чтобы знать, не придет ли кто в мое отсутствие, и ушел ловить змей. Вернулся вечером. На пыли опять следы шакала. Он вертелся вокруг палатки, но внутрь ее забраться побоялся.
На следующее утро, еще лежа в спальном мешке, я услышал знакомое кагаканье. Кто же может беспокоить атайку? Осторожно выглянул из палатки. Атайка сидит на обрыве и смотрит вниз. Взял ружье и, не одеваясь, вылез из палатки. При моем появлении атайка взлетела, но не улетела на озеро, а принялась кругами носиться надо мной, беспрестанно кагакая. Подошел к обрыву. От норы в камыш бросился шакал. Оказывается, это он пугал атайку. Выпалил я шакалу вслед. Дробь хлестнула по камышу, шакал взвизгнул: видно, задело его дробиной. После выстрела атайка круто спикировала за камыши. Я в атайку не стрелял, это она с перепугу.