Что происходит с теми, кто не избегает боль? Они вымирают, поскольку некоторые болевые раздражители сразу убивают. Дело лишь в том, насколько чётко мы способны их разглядеть, насколько сохраняем сознательную чуткость, ведь примирение с болью зачастую таится под обликом ублажающих образов, под гедонизмом самой примитивной прихоти, это внушение через страдание, ублажающее внушение воссозданное для маскировки боли, ещё один дрессировочный трюк. Так действует эндогенная наркомания, анестезия, выдвинутая в качестве социального согласия, избавиться от которого очень сложно, ведь иначе боль и неудобства людской уязвимости перед вселенской необъятностью обнажаются во всей красе, а избегать того приучили примирением, анестезией социальной значимости и прочими мнимыми глупостями. Нет самых основных стимулов – нет действий, нет стимулов преодолевающих энкефалиновую зависимость. Возможно эндокринную систему регуляции поведения в общих социальных масштабах так просто не выправить, поскольку социальный стимул выступающий анестетиком стал преобладать над стремлением преодолеть препятствия перед жизнью во вселенной, не смотря на то, что стремление ищет выход, создаёт, изобретает, а примирение даёт обезболивающий эффект даже под видом заблуждения, поскольку это по сути приятное бездействие перед трудностью, эфемерность, временно и регулярно притупляющая боль вместе с чувством вместо поиска решений. Это тупость, ригидность, зависимость от форм поведения избавляющих от чувства неудобств вместе со стимулом понять это неудобство при наличии явной, но во многом упущенной возможности избавиться от неудобства содействием ей и исследованием её. Вселенная и наша относительно уютная планета полны неудобств для жизни до бесконечности. Губительно примиряться с ними под предлогом внушённого чувства успеха от имитируемых или даже получаемых благ, изолируясь от возможности многое понять из всего этого, а значит и от возможности изменить что-то к лучшему.
Возрождение, как никогда веет призраком сквозь мрак испещрённой временем эпохи, с трудом давая знать о себе в фасцинациях отчасти разлагающегося, отчасти модернизированного быта. В этом дуальность преддверия порывов созидания и его циклического возрождения. Упуская из обозрения повседневность машинизированных будней, не учитывая подъёмы и падения в их сферах, стоит подметить то, что даже избегая их, не исключить, ни вырождения, ни возрождения, учитывая самобытность и сохранность культуры, стремления в направлении её выделения из повседневности. На фоне полотен Микеланджело, под звучание строф Данте, в избытках творческих порывов Леонардо да Винчи, есть определённая атмосфера тех времён, согласно которым складывалась жизненная обстановка вокруг них. Думаю не стоит и упоминать трудность окружающих их обстоятельств для формальной жизнедеятельности, уровень медицины и всех остальных плодов цивилизации на тех этапах становления рода людского. Исходя из чего стоит говорить о возрождении, опираясь именно на плодотворность многих показателей развития по всевозможным направлениям, бьющейся из века в век через толщу имплицитных низин формирующейся нравственности человека, принёсшего в собственный мир чуждую и несвойственную ему конкуренцию, возникшую в низинах животного мира, но утопически увязшую в глобальных процессах интеграции и глобализации, интриганство укрепившееся нападками и тем вошедшее в слои становления человека впитавшего в себя всё наследие предшествующих эпох. Несмотря на присущую всем временам нищету отдельных показателей, ренессанс имеет все шансы сложиться, но не по подобию прообраза итальянской культуры, а по своему неподражаемо, как то полагается любому расцвету культуры. Здесь скорей стоит уделить должное внимание тем деталям и моментам, которые представляются содержанием возрождения и вырождения по отдельности, поскольку в ходе продвижения по исторической колее любое государство или империя включает в себя и то, и другое. Именно в культурологическом контексте имеет место упомянуть эти черты, ведь именно техногенное устройство жизни и сегодняшнего быта даёт возможность придать очертания новой эпохи, впервые, как рождается каждая эпоха, в связи с выходом небывалых тенденций на арену мировых состязаний в пересекающихся слияниях интегративных процессов, где предоставляется возможность, и я бы даже сказал "необходимость" вывести наряду с этим и искусство, истинное, подлинное, неподражаемое. Скорость движения человека и информации по миру определяет скорость интегративных процессов. Человек ещё слишком далёк от глобализации вопреки опрометчивым мечтам космополитов изымающих из организационных систем стимулы для примитивных нужд самого обычного голода и ничем не увенчавшегося желания преумножить суммы любой ценой. Это далеко от подобия поистине глобальных и небывалых порывов всего человечества. Массмедиа заполонившие хламом среднестатистического впечатления все ниши внимания к творчеству, а в месте с тем и чеканя его форму опускают искусство ниже плинтуса, похерив все патетические переживания и таинство, что уже выражено в форме той обыденности бытовых ритуалов, воспринимающихся отпечатавшись на выражениях лиц, скорей, как должное и само собой разумеющееся, а ни нечто восхитительное и открывающее занавес необъятного бытия, умещающегося в душевных порывах, сопутствуя им. Всё превращается в должность, не учитывая ничего и никого, кроме назначения этой должности. Излишество аморфно без растущих градиентов, но и не должно быть недостатка, если говорить об организации цивилизации, и то, и другое создаёт издержки, столпотворения, замедление, в ходе которого возникают очерёдности, очерёдности из нехватки и логистических оплошнотсей, во всей вариативной множественности. Это нехватка распределения, организационные промашки, никак иначе. Мы можем фактически констатировать излишество и недостаток в их формальном избытке, это говорит о преобладании горизонтальных причинностей, в которых сложно выделить смещение по вертикали вверх. Согласно свойствам алгоритма в векторальной перспективе, очевидно, что любое стремление к срединному показателю в динамической структуре само уже неприемлемо и губительно в творчестве, поскольку сдвигает срединный показатель вниз по мере продвижения в его сторону, а вместе с тем и другие показатели. Это действительно последовательное уподобление насекомым, предельное уравнивание в узких гормонально-пищевых функциях поведения. В творчестве должны быть энергетические источники одержимости созиданием, точки опоры для роста. Безусловно в членистоногих есть формальные вероятности социальной формы, которые могут быть воплощены в людях с истечением длительного техногенеза, как у стебельчатобрюхих, когда половое поведение будет замещаться технологиями в гораздо большей функциональной эффективности, где могут появиться и бесплодные самки инженеры с культивированным эволюционно интеллектом, и технологическая матка царица контролирующая улий и воспроизводство популяции с помощью ИИ, а может это станет причиной искоренения сексуальных стимулов и монополизацией пола в человечестве при компенсации другого пола техникой, прежде чего будут половые конфликты на этой почве. Вопорс, какой пол монополизируется, но это фантастический помысел, ведь прежде, чем к этой мысли п