Я подошла ближе, а он резко выбросил вперёд руку, рюмка разогналась по столешнице и вдребезги разбилась о кухонный шкаф. Я дёрнулась, скрипнув половицами, но он не обратил внимания, либо попросту не услышал, хоть окно и было открыто. Поднялся, убрал бутылку в шкафчик и вышел, выключив свет.
«Посмотрела? — спросил внутренний голос язвительно. — Вали домой!».
Стоять дальше в самом деле было глупо, ещё глупее, чем в принципе лезть к нему на участок и заглядывать в окна, я развернулась, чтобы пойти обратно к табурету, надеясь, что сосед не успел убрать стремянку, и увидела его прямо перед собой, взвизгнув от неожиданности и зажав рот обеими руками.
Вася заржал и спросил сквозь смех:
— Ты чего тут шаришься?
— Да я… серёжку потеряла, — промямлила в ответ, — время появилось, дай, думаю, поищу…
— Позвонила бы, — ухмыльнулся, разглядывая меня.
— Да, думаю, чего беспокоить, время-то позднее…
— Ну я, как видишь, не сплю, — пожал плечами и сунул руки в карманы. — И как успехи?
— Не нашла, — слегка развела руками и опустила голову, глядя под ноги.
— Может, потому что не видно ни черта? — задумался делано. Я состроила недовольную рожицу, а он предположил: — Или в доме где. Пойдём, поищем. Как выглядит?
— Да обычная, гвоздик… — буркнула, идя вслед за ним.
Искать несуществующую вещь было занятием совершенно идиотским, но свою нелепую ложь нужно было как-то подтвердить и я начала старательно лазить по гостиной, а из неё поднялась в комнату, где спала. Перерыла постель, залезла под кровать, Вася наблюдал за этим цирком и с трудом сдерживал улыбку, а потом воскликнул:
— Вон там что-то мелькнуло!
— Где? — спросила без энтузиазма, а он кивнул на ножку кровати:
— Там, внизу.
Я опять упала на четвереньки, разглядывая пол, а он не выдержал и заржал. Обида захлестнула с такой силой, что удержать слёзы я уже не могла. Поджала нижнюю губу, чтобы не дрожала, торопливо вытерла слёзы и быстро поднялась, кинувшись к двери, старательно отворачиваясь, чтобы он не успел увидеть слёз.
— Нашла, что ли? — крикнул вслед весело, я не выдержала и всхлипнула, ускорив шаг, но возле лестницы он догнал меня, ухватив за плечо и развернув к себе. — А чего ревём? — спросил, слегка понизив голос. Я отвернулась и повела плечом, разворачиваясь, но он задействовал вторую руку и спросил вкрадчиво: — Так нашла или нет?
— Нет, — буркнула в ответ.
— И из-за этого расстроилась? — вновь смешок, а я попросила плаксиво:
— Не издевайся, Вась. Пусти, пойду я.
— Сначала ты скажешь, зачем приходила, — произнёс строго.
— Я сказала, — ответила упрямо.
— Это может затянуться… — вздохнул, на пару секунд прикрыв глаза. — Перефразирую. И ты не уйдёшь, пока не ответишь честно. Так что ты потеряла, Милана?
«Если сейчас не признаюсь, так и буду маяться… — подумала тоскливо, — с другой стороны, нам ещё работать, что называется, бок о бок. Правда, две недели как-то обходились без встреч, может и дальше будет так же… А, плевать».
Подняла взгляд и сказала тихо:
— Сон. Покой.
— Вот как… — протянул с ухмылкой, а я резко почувствовала себя дурой, — ну, с этим не помогу.
— Ясно, — процедила сквозь зубы, вновь пытаясь освободиться из его цепких рук, но он не позволил, пробормотав:
— Да погоди ты. Давай кое-что проясним… — он пытался говорить серьёзно, но не ухмыляться по-просту не мог, спросив со смешком: — Ты влюбилась, что ли? — я вспыхнула, стыдливо потупив взгляд и чувствуя, как щёки начинают пылать, а он продолжил потешаться, протянув: — Оооо… серьёзно? Через два года, что мы знакомы? Вот так прям взяла и влюбилась? В меня?
— Зачем ты так? — спросила с обидой, уже не управляя ни слезами, покатившимися по щекам, ни дрожащей губой, надувшейся и стремящейся отпасть к его ногам, ни сердцебиением, ни слабостью во всем теле.
— Как? — похлопал ресницами в ответ. — Я уточняю, это важно.
— Отпусти, пожалуйста, я хочу уйти… — сказала тихо, опустив голову и роняя слёзы на пол.
— А ревёшь-то чего, Мил? — спросил, поднимая мою голову за подбородок. — Трагедия, что ли, какая случилась? Ну, влюбилась, бывает.
— Ага, — промычала в ответ, разворачиваясь, — извини за беспокойство.
Занесла ногу над ступенькой, но шагнуть вниз он мне не дал, подхватив под живот и вернувшись в спальню.
— Я выяснил, — сказал, садясь вместе со мной на кровать, — теперь ты послушай, — убрал мои волосы с одного плеча, заложил прядь за ухо и приблизился, начав тихо говорить: — Начнём с того, почему я развёлся с Мариной. Это просто. Невозможно жить с одной, а любить другую. Невозможно спать с одной, а хотеть другую. Каждый день смотреть ей в глаза, просыпаться в одной постели, но я продолжал тянуть. Ты так часто бываешь, можно по-дружески подёргать за косички, смотреть исподтишка, смешить, касаться невзначай. Но тебе по-барабану. Шуточки, колкости в ответ, ни полувзгляда, ни полувздоха, муж ещё этот, будь он неладен. И я решил — хватит. С глаз долой и всё такое. Свалил в туман. Потом Попов подкатил, через месяц где-то, я на стенку уже лезть начал и в итоге согласился. Руки занял и голову заодно, только отпускать начало, вся эта канитель закрутилась. Я вроде и рад, тебя вижу и всё прочее, но там этот урод нарисовался, хер сотрёшь. Тоска зелёная, Милк… Потом и его уже нет, а тебе по-прежнему не до меня. И запить бы, но тоже не канает: нажрусь и точно притащусь, совсем колпак сорвёт. И тут ты… крадёшься, как воришка, в окна заглядываешь, краснеешь, бледнеешь, мнёшься… сказать, как я рад?
Я слегка развернулась, пытаясь определить, серьёзен ли он, а он приблизился к моему лицу, вновь остановившись в сантиметре. И я сократила это расстояние до нуля, коснувшись своими губами его, но он засмеялся.
И вновь земля ушла из-под ног, а меня с головой накрыл стыд. Какая дура!
Резко подскочила с его колен и понеслась к двери, а он крикнул сквозь смех:
— Да это нервное, Мил! Клянусь!
В два шага догнал меня, развернул к себе и нежно поцеловал, придерживая одной рукой голову.
— Нервное, — повторил без улыбки, отстранившись. — Моргать боюсь, а ну как я всё-таки нажрался и валяюсь сейчас под столом на кухне, а это всё — плод моего воображения? — я насупилась и больно ущипнула его за руку. — Ай! — хохотнул, потерев руку, но тут же вновь обнял, прижав к себе и глупо улыбаясь.
— Ну что ещё? — вздохнула, а он протянул:
— Такая корова нужна самому… — я закатила глаза, а он хохотнул: — Всегда поражался, на сколько вы с Мариной Николаевной близки. Просто взяли и обменялись мужиками.
— Вась, я сейчас вызову Веронику и она разрежет тебя на ремни. А потом сошьёт, но я не обещаю, что всё останется в первозданном виде. Будешь нашим первым клиентом и за всё это ещё и приплатишь.
— Ну смешно же, нет? — спросил с видом нашкодившего ребёнка, я не выдержала и прыснула, заулыбавшись, а он, напротив, посерьёзнел. — Я сейчас тебя поцелую, — сказал тихо, водя пальцами по моей щеке, — и остановиться уже не смогу. Так что, если ты передумала, струсила или не уверена и хочешь уйти, сделай это сейчас.
Я обхватила его руками за шею, а когда он поцеловал, в то самое первое мгновение, решила, что умерла. Вокруг вакуум. Уши не слышат, глаза не видят, сердце не бьется. Лишь его нежные, осторожные, медленные поцелуи, его слегка дрожащие от волнения сильные руки и ласковое, тихое, с мольбой, с придыханием:
— Дыши.
Глубокий вдох, поцелуи становятся настойчивее, руки уверенно избавляют меня от одежды, слабый стон на выдохе и его помутневший от желания взгляд.
— Дыши за нас двоих, — шепчет на ухо, поднимая волну мурашек по всему телу, доводя до предобморочного состояния, — моё сердце остановилось уже очень давно.