Я остался один на один с празднующими, когда Вероника ушла в нашу спальню. В толпе я приметил седовласого мужчину, одетого скромно и со вкусом. В его взгляде было что-то, выделяющее этого гостя среди других, — он опасливо скользил по стенам дома и всё время застревал в одной точке на потолке. Я безошибочно угадал, что седовласый смотрит в направлении, где была запертая комната.
Улучив момент, я подошел к незнакомцу.
— Вы избранник Вероники? — улыбнулся он, как будто расслабляясь и изгоняя из головы дурацкие мысли. — Счастливчик, красивая она, необыкновенная... Давно знакомы?
Казалось, я ошибся, и только паранойя могла заставить меня подозревать в незнакомце человека, посвященного в тайну дома. Я уже хотел ретироваться, когда он сказал:
— Берегите свою красавицу. Витя вон свою Марину не уберег.
Он был пьян и потому обмолвился о том, что не следовало говорить, — я видел это по округлившимся от страха глазам. И прежде чем я успел что-либо спросить, седовласый удалился к другим гостям, где его тут же перехватил Виктор. На лице Виктора была досада — его обеспокоила долгая отлучка друга.
Я решил, что на сегодня лучше не планировать душещипательных разговоров. Виктору я сказал, что иду к Веронике отдыхать. Он понимающе улыбнулся и пожелал доброй ночи. Стены спальни не пропускали звуков, и я застал любимую мирно спящей в постели. Вскоре и я сам, усталый и озадаченный, лег спать. Во сне я пытался угадать, какой была Марина и что с ней случилось.
Утром я рассказал Веронике о седовласом госте Виктора. Она всю ночь спала плохо — ее мучили кошмары. Я предложил поговорить с Виктором начистоту. И плевать, насколько больно это могло быть для него. Если он наш друг, то мог довериться нам — мы жили с ним под одной крышей так долго!
Во время завтрака я сказал Виктору всё, как есть.
— Я не говорю об этом уже пятнадцать лет, — признался он. — Я не хотел, чтоб это касалось кого-то постороннего. Но тут вы правы. Какие ж вы мне посторонние, если живете со мной и заняты общим делом? Да, я недолгое время был женат — и счастлив. Нам с Мариной было по двадцать лет, мы жили в скромной съемной квартире. Я рисовал портреты прохожих за деньги. Она подрабатывала воспитательницей в детском саду. Лучшие портреты тогда я создавал благодаря ей. Она позировала мне, и я сидел перед холстом, поглощенный работой. Эти бесконечные часы, пока я прорабатывал каждую черточку, изматывали ее. К тому же, она была склонна к депрессиям — такая чувствительная душа! Часто уходила в себя, держала всё внутри и никогда не жаловалась. Говорила «Всё хорошо», даже когда мы бедствовали и залезали в долги. А когда она поняла, что я не собираюсь выгодно продать ее портреты, которые отняли у нее столько времени и сил, мы впервые очень сильно поругались. Я думаю, Марина боялась умереть в нищете. Она не хотела уходить от меня к другому, более обеспеченному, но и со мной жить не могла, я это знаю. Ее мучили противоречия, но она продолжала улыбаться мне. «Всё хорошо, Витя». Однажды я вернулся домой, был погожий летний вечер, жарко. Марина лежала в ванне, ее вены были разрезаны. Повсюду кровь. Она не оставила записки, но в ее глазах я и так прочитал: «Прости». Я очень любил ее. Но она не могла выдержать такую жизнь. Когда купил этот дом, одну комнату оставил для портретов, которые писал с нее. Комната заперта, я ни с кем не хочу делить свое горе. Вы не первые из гостей, кто жалуется на необъяснимую тревогу в доме. Я не верю в призраков, но как человек творческий знаю, что некоторые люди, особенно женщины, могут чувствовать разные вещи — назовем их эманации, если угодно. В этой комнате столько всего посвящено человеку, которого с нами нет, — я не удивлен, если вы что-то чувствуете. Вам нужен отдых. Я благодарен за то, что вы работали со мной и терпели весь этот ненормированный режим. Вы заслужили хороший отпуск. Ника, я жду твоего решения — я всё еще хотел бы работать с тобой, если ты не против. Отдыхайте столько, сколько потребуется. И скажите, каким будет ваше решение.