К счастью, нам удалось ее избежать. Мы должны запомнить этот урок, больше никаких восстаний на Шастеле. Горгас, перестань думать как солдат. Мы банкиры, а не солдаты. И мы знаем, как извлечь максимальную пользу из наших вложений.
Раздалось несколько одобрительных возгласов. Горгас, казалось, хотел что-то сказать, но потом передумал.
- Следующий пункт, - бодро продолжала Ньесса. - Боюсь, что идея с наемниками - чистой воды фантазия. Поэтому не стоит даже ее обсуждать. Нанять людей, которым мы можем доверять, доставить их сюда и так далее... это все несущественно. Мы не можем использовать наемников по одной простой причине: у нас нет денег. Итак, мы плавно переходим к основному вопросу, который необходимо сегодня обсудить, а именно - к бюджету. Если мы продолжим сорить деньгами, как фермер на ярмарке, и не сократим эти проекты, то обанкротимся за несколько месяцев.
- Продолжайте, - сказал человек на противоположном конце стола.
- Я отменила несколько проектов, - сказала Ньесса. - Форка, мне очень жаль, но вам придется отложить постройку амбаров для зерна. И перенесем выплату по необеспеченным ссудам на более поздний срок. Если мы приостановим эти проекты и срежем все пустые траты до самых костей, у нас будет шанс не обанкротиться к концу месяца. Очевидно, это не принесет дивидендов в обозримом будущем, что означает, что мы вынуждены будем продать акции по низкой цене. Следовательно, у меня не остается иного выхода, кроме как попытаться скупить большую часть акций самой.
- Как все просто, - пробормотал Горгас. - Во-первых, из-за отмены проектов будут убиты сотни людей. А все, что нам нужно, это одно большое сражение, и мы снова на коне. - Он склонился над столом. - Ньесса, ты что, вообще ничего не понимаешь в войне? Или ты просто закрываешь на нее глаза, надеясь, что она исчезнет сама по себе?
Посмотри на это с другой точки зрения. Чем слабее мы становимся, тем сложнее нам заниматься торговлей, что означает снижение доходов и дальнейшее сокращение бюджета. Нельзя вести войну в лучших традициях счетной палаты, эти правила здесь не срабатывают.
- Глупости, - ответила Ньесса. - Вся наша жизнь - война. В той или иной степени. Мы воюем с чужими банками. Просто нынешняя война идет в трех измерениях, а не в двух.
По иронии судьбы первый корабль, приплывший на Шастел, назывался "Репрессалия", несколько дней спустя к нему присоединились "Бабочка", "Истинная добродетель", "Возвращение" и "Равная мера". Экипаж состоял из островитян и иностранцев, и первое, что они сделали, это принесли свою каперскую жажду в обычно тихие и уютные постоялые дворы на Шастеле.
Единственным исключением был корабельный гардемарин с "Возвращения". Он дошел до средней калитки, поднялся по ста пятнадцати ступенькам в крытую аркаду и остановился, чтобы спросить, как пройти к факультету прикладной философии. Человек, показавший ему дорогу, был озадачен необычным сочетанием третьесортного оружия, аккуратно подстриженных, коротких седых волос и акцентом образованного перимадейца, но ему совсем не хотелось вмешиваться, поэтому он ничего не сказал. Незнакомец, которому удивительным образом удалось подняться по лестнице, даже не запыхавшись, вежливо его поблагодарил и бодро зашагал к зданию факультета, оставив озадаченного шастелца наедине со своими размышлениями.
У ворот факультета перимадеец снова остановился и спросил швейцара, где найти доктора Геннадия.
- В разных местах, - ответил тот. Как большинство швейцаров на Шастеле, он был отставным парламентским приставом, вполне способным узнать пирата с первого взгляда, и алебарда, стоящая около стены, явно была не просто сувениром. - Сначала скажите, что вам от него нужно. Потом посмотрим.
Перимадеец улыбнулся.
- Конечно. Я его кузен. И конечно, - продолжал он, прежде чем швейцар успел открыть рот, - вы не поверите мне на слово, поэтому я останусь здесь, под вашим присмотром, а вы пошлете к доктору мальчика с просьбой уделить свободную минутку для Олибраса Морозина.
Мальчика сразу же послали. Через пару минут он вернулся, с трудом поспевая за доктором Геннадием, который развил буквально феноменальную скорость.
- Олибрас? - выдохнул он, облокачиваясь на перила. - Ты ли это?
- Привет, Тюдас, - ответил незнакомец. - Ты, кажется, поправился, не так ли? Немудрено, прошло уже тридцать лет.
Геннадий остановился и набрал в легкие побольше воздуха.
- Значит, ты жив?
- Как видишь. И ты тоже. Я всегда говорил, что если мы проживем достаточно долго, то в конце концов у нас появится что-нибудь общее. Пригласи меня зайти - или выгони, пока этот швейцар не испепелил меня огненным взглядом.
- Я... конечно, проходи.
Геннадий кивнул швейцару, тот кивнул в ответ и удалился, как пес, которому не разрешили кусать гостей на субботнем обеде.
- Сюда, Олибрас, рад тебя видеть.
- Правда? - пожал плечами Олибрас. - О вкусах не спорят. Я что-то не припоминаю, чтобы мы в прошлом сильно любили друг друга.
Геннадий недовольно скривился.
- Хорошо, - сказал он, - но сегодня утром я еще считал, что у меня не осталось семьи, а теперь откуда ни возьмись появился ты.
- Верно, - откликнулся Олибрас. - Кстати, а что за смешное имя? Когда мы встречались последний раз, ты был старым добрым Тюдасом Морозином. Полагаю, это как-то связано с магией.
- Магия тут ни при чем, - недовольно начал Геннадий, потом снова вздохнул и заговорил более спокойно: - В нашем Ордене была такая традиция: когда достигаешь определенного статуса, тебе присваивается новое имя. Геннадий был вторым патриархом в Городе, и так как я всегда восхищался...
- Понял, - перебил Олибрас. - Хвастовство, другими словами. Ну, тебе повезло. Приятно думать, что ты добрался почти до самой вершины этого муравейника, прежде чем он перестал существовать.
Геннадий остановился и смерил его ледяным взглядом. Кузен никак не отреагировал.
- А как у тебя дела, Олибрас? Кажется, неплохо? - Олибрас засмеялся и покачал головой.
- Вовсе нет. Самое лучшее, что я могу сказать о себе, - я не пал под градом неудач, а грациозно опустился на дно, В это время в прошлом году у меня был собственный корабль, плавающее хранилище для угля. Но однажды он просто развалился, умер от старости и разрушений, и теперь я солдат-пехотинец на корабле. В моем-то возрасте! Единственным утешением служит мысль о том, что у меня не было никаких талантов, которые я не успел реализовать.