Вследствие столь раздражающей нехватки надежных данных этого человека окутывало облако совершенно нелепых слухов и домыслов, среди которых были и такие причудливые и невероятные россказни, как, например, то, что он бежал из родной страны после того, как сделал проституткой собственную сестру и убил отца, а заодно и половину своей семьи. Само собой, этой сказке никто особенно не верил. Тем не менее находилось немало рассудительных людей, считавших, что нет дыма без огня и в прошлом Горгаса вполне могут быть такие тайны, до которых ради всеобщего блага лучше не докапываться.
Горгас бросил вещевой мешок в прихожей и прошел прямо во двор, где в это время дня вероятнее всего можно было найти жену. Она поставила свой письменный стол в тени аркады, куда не долетали искрящиеся брызги от фонтана, и Горгас минуту-две тихонько стоял в полутьме тени, наблюдая, как жена терпеливо переписывает длинный официальный документ. В конце каждой строчки она внимательно перечитывала то, что написала, сверяя каждое слово с оригиналом. Прядь длинных черных волос выбилась из тугого пучка и болталась в опасной близости от чернильницы.
- Осторожнее, Херис, - тихо сказал Горгас, - а то забрызгаешь лист.
Она вздрогнула, чуть было не разлив чернила.
- Идиот, - проговорила она с улыбкой. - Не заставляй меня вот так подпрыгивать. Стало быть, ты не погиб.
- Нет, как ты правильно заметила, - ответил он, пройдя через двор и нежно поцеловав жену в щеку. - Все хорошо?
Жена кивнула.
- Заходили вчера, спрашивали тебя несколько человек; похоже, купцы средних лет, да старик сегодня утром. Но сказали, что дело не срочное, и зайдут после. Видо прислал бумаги Северного Берега, и я сейчас их копирую. Луху из школы отправили домой за драку, - продолжала она, нахмурив брови. Опять. Ой, и еще она приглашает нас завтра на обед.
Им не надо было уточнять, кто такая "она". В общем и целом Херис удавалось превосходно справляться со всепроникающим присутствием своей невестки. Еще до того, как выйти замуж за Горгаса, она знала, что у нее нет ни малейшего шанса состязаться с Ньессой Лордан в какой бы то ни было области. Когда Ньесса говорила, Горгас слушал, а когда она приказывала, он повиновался. Херис смутно догадывалась, что это связано с какими-то неприятными событиями прошлого, и у нее хватало здравого смысла помалкивать. По сути, здравый смысл был краеугольным камнем ее существования. Будь она принцессой из сказки, которой запрещено входить в единственную запертую тайную комнату, то она бы туда никогда не вошла, и счастливый конец наступил бы для нее на много лет раньше запланированного. Поэтому вместо того, чтобы создавать трудности и встревать в отношения между Горгасом и Ньессой, она сделала так, что вещи, имевшие значение для нее, были сферой, которой Ньесса не интересовалась и не вмешивалась.
Этот компромисс оказался простым и эффективным и давал сбои только тогда, когда Горгасу приходилось отлучаться по делам, главным образом по делам такого рода, когда ему надо было надевать под куртку кольчугу и брать мешок с трехдневным запасом еды. Прежде она спокойно переносила отлучки мужа; но после его поездки в Перимадею, когда Горгасу едва удалось вернуться живым, поскольку пехотинцы взяли их в кольцо, Херис стало трудно совершенно не думать о подобных вещах. А помимо этого, она представляла ту сторону его жизни, которая протекала здесь, в закрытом пространстве дома, куда не позволялось проникать ничему слишком неприятному. Все, что Горгас делал вне дома, будь то его работа, его взаимоотношения с сестрой и даже его редкие измены (а они были очень редкими, или по крайней мере у Херис не было поводов думать иначе) вполне могли быть деяниями некоего другого мужчины, который по чистой случайности носил то же самое имя. Это было ей и неинтересно, и не важно, точно так же как покупка овощей для ужина не интересовала Горгаса.
- Завтра, - повторил Горгас, опускаясь в кресло рядом с женой. - Какая досада, я собирался посвятить завтрашний вечер работе, что скопилась, пока меня не было. Знаешь, ей бы не мешало хоть иногда думать о таких вещах.
Херис глядела на страницу и ничего не ответила. Давным-давно она поняла, что, когда Горгас прохаживается по поводу своей сестры, эта прерогатива сохраняется исключительно за ним. Как бы то ни было, у Херис сложилось впечатление, что Ньесса любит ее или по крайней мере одобряет так же, как шахматист одобряет какую-нибудь из своих фигур, покуда она остается на том месте, куда ее поставили, а не мечется по всей доске.
- Тебе еще много осталось? - спросил Горгас. - Хочу прогуляться по площади перед обедом.
Херис покачала головой.
- Во всяком случае, я не собиралась заканчивать это сегодня. Он такой длинный. Один только пункт о разделении на двух страницах. - Она задумалась и сморщила нос. - Участок большой. С каких это пор у нас появились клиенты среди нетитулованного мелкопоместного дворянства?
Горгас рассмеялся.
- Ты бы его видела! Три квадратные мили камней и кустарника, никакого леса, и пытаться вырастить там что-нибудь все равно что рыть себе могилу. Два брата - обоим уже под семьдесят - много лет назад отказались от мысли обрабатывать этот участок; они только ловят лосося в той маленькой запруде, что у них на западном краю. Нам повезет, если мы получим хотя бы ломаный грош, пока они еще живы. Но двое стариков, живущих сами по себе, - можно считать это долгосрочным вложением.
- Понятно, - ответила Херис. - Наверное, ты знаешь, что делаешь. Вот, добавила она, подчеркнув по линейке из слоновой кости законченный абзац и затыкая пробкой чернильницу. - На сегодня хватит. Пойду соберу Луху и Ньессу, а ты пока унеси мой столик.
Когда они пришли на площадь, было уже почти темно, и вечерний променад заканчивался. Вокруг ступеней фонтана лоточники убирали на ночь свой товар; к счастью, почти все они знали Горгаса в лицо и быстренько раздвинули козлы, набросили на них покрывала и снова начали выкладывать добро. Херис купила по медовому прянику Ньессе и Лухе, сыр и колбасу на ужин да четверть фунта корицы, чтобы приправлять вино. Горгас же тем временем развлекался беседой со старым товарищем и партнером по тренировочным боям, торгуясь с ним из-за перочинного ножа и нескольких вощеных табличек, которые ему, в сущности, были не нужны, и наконец выговорил столь выгодную цену, что просто обязан был все это купить.