- Свободны.
Возвращаясь в свою квартиру, Геннадий чувствовал некоторую вину, как будто делал что-то бесчестное; словно пытался убедить своих слушателей в некоей невразумительной философской доктрине, вытаскивая из шляпы кролика, и ему это удалось.
Я пытаюсь сделать так, чтобы это было похоже на волшебство, - признался он себе, - которым оно, конечно, не является. Просто иногда, если все идет наперекосяк, оно может делать то же самое, что и магия. И это то же самое, что говорить, будто мешок муки является мечом, потому что если он упадет тебе на голову с высокой крыши, то может убить.
Геннадий подумал, а почему это его волнует? Похоже, вину порождала его попытка сделать так, чтобы предмет казался интересным, что, безусловно, было жульничеством.
- Доктор Геннадий! Опять этот голос. О черт!
- Мачера, не так ли? - проговорил он, поворачиваясь и безуспешно стараясь выглядеть болезненным и забывчивым. - Ах да, ну конечно же. Чем могу служить?
Чудовищное дитя неслось на него, и ее круглое лицо могло бы служить эталоном застенчивости и преданности. У девочки в двадцать раз больше способностей, чем у меня, - подумал Геннадий, сделав над собой усилие, чтобы не бросило в дрожь, - она действительно волшебница. Потому-то ее и следует немедленно убить для общего блага.
- Не могли бы вы уделить мне всего несколько минут? - спрашивала она, пятясь задом так, чтобы одновременно и заглядывать Геннадию в глаза, и не отставать от него. А ему никак не хотелось останавливаться и вступать в теоретические дебаты посреди двора; девушка, вполне возможно, гениальный натурал, однако она слишком молода, чтобы постичь даже самые основные смыслы слова "ревматизм". Геннадий понимал, что убежать ему не удастся, но в собственной квартире ему по крайней мере удастся сесть. Может, даже отделаться от нее, прикинувшись уснувшим.
- Несомненно, несомненно, - ответил Геннадий. - Пойдемте со мной.
Вот уже не в первый раз он позавидовал годам и недугам своего старого приятеля и коллеги Алексия, благодаря которым люди так много ему прощали. Геннадий же был моложе и значительно бодрее, и потому жалости к нему не знали.
- Только не слишком долго, - добавил он со слабой надеждой. - У меня еще очень много всякой бумажной работы, знаете ли.
Девочка Мачера, надо отдать ей должное, стала исправляться; она не начинала разговора, покуда Геннадий не сел и не скинул один ботинок.
- Я считаю, что то, что вы говорили на лекции, просто захватывающе. И так правильно! Вот только, - продолжала она с каким-то мечтательным блеском в глазах, - я всегда думала об этом как о толстом огромном дереве, которое упало и лежит, и если найти в нем трещину и вбить клин, оно вдруг развалится надвое, вот так.
- Простите, - перебил Геннадий. - Думали о чем?
- Простите?
- Что это, - осторожно сказал Геннадий, - то, о чем вы всегда думали как о бревне.
- Что? А-а, понимаю. Ну, Одинаковость, видимо. Или что-то такое, что не Принцип, - я тут немножко путаюсь. Но Принцип вроде клина; находишь трещину, а все остальное очень просто. Какой тут правильный технический термин? Механический выигрыш в силе, точно.
А-а-а, так вот как это делается. Если только ты способен найти трещину, я полагаю.
- Что ж, можно представить и так, - наставительно произнес Геннадий. Собственно, очень неплохое сравнение. Но, безусловно, все это очень далеко от темы лекции.
Девушка, казалось, была озадачена.
- Ах, совсем нет. Все дело в том, что Принцип - это то, что ты используешь, чтобы превратить Одинаковое в Другое. Я хочу сказать, когда оно не хочет превращаться.
Вполне возможно, ты и права; однако откуда мне знать, черт возьми?
- В некотором смысле, - ответил Геннадий. - Тем не менее это слишком сильное упрощение данного явления, если вы не возражаете против моих слов.
Ему искренне и страстно хотелось, чтобы она ушла, эта девушка с миловидным личиком, которая так беспечно болтает о применении Принципа словно мышонок разглагольствует о том, как запрячь сотню кошек в телегу с сыром, - но ужас в том, что она может это делать. Он представил, как Мачера говорит: "Расколоть мир надвое? Очень просто. Нажимаете здесь, потом вставляете ноготь сюда... "
- Извините, - проговорила она. - Я опять слишком много болтаю? И бегу, еще не научившись ходить. Видите ли, я никогда раньше не думала об этом в таких терминах, но ведь совершенно очевидно, что подобный взгляд правильный. Да вы, конечно, и сами знаете, - добавила она с легкой улыбкой самоосуждения. - Нет, что я на самом деле хотела сделать, так это рассказать вам о проекции, которую я выполнила, пользуясь той особой формулой, что вы меня научили.
Какой ужас, неужели опять? Просто чудо, что мы все еще живы.
- Вам удалась еще одна проекция? - на самом деле произнес Геннадий. Это действительно весьма... Что ж, очень впечатляет. Это было?..
Мачера, глядя ему в глаза, улыбнулась.
- Давайте я вам просто покажу.
...И прежде чем Геннадий успел опомниться, он вдруг очутился рядом с ней в какой-то мастерской около длинного верстака с прикрученными к нему тисками и массой диковинных инструментов, развешанных по стенам (хотя, поскольку она тоже здесь присутствовала, он понял, что, по крайней мере на какое-то время, знает, что вон там лежит скобель, а там - тесло, рубанок, а те тонкие штуковины были пучками конского волоса, который благодаря жесткости и шероховатости можно использовать для шлифовки деревянных изделий). Свет проникал в мастерскую через открытую ставню и падал на спину мужчины, склонившегося над верстаком, - батюшки мои, да это же полковник Бардас Лордан, фехтовальщик, - и на беседующего с ним старика, оказавшегося человеком, которого Геннадий знал очень даже хорошо.